Сердце мира: часть первая

Когда они вышли из лавки, дорогу уже залила тень от Внешнего кольца. Несмотря на это, улицы все еще полнились людом, и казалось, что с наступлением сумерек их стало больше, чем днем. Рабы окинули хмурыми взглядами группки оборванцев, которые стояли то тут, то там, и как будто чего-то ждали. У Таша зазудела шея. Захотелось расправить плечи и на всякий случай обзавестись дубинкой.

— Тамин-Арван — город крупный, но столько швали тут бывает только в период ураганов, — тихо сказал Ксалтэр. — Урдова кровь, до него еще два года!

— Сердце мира остановилось, — повторил Таш недавние слова ллита. — Может, нам не о восстании рабов надо волноваться, а кое о чем пострашней?

— Не нам об этом беспокоиться, а тем, кто лишает воли таких, как мы, — уверенно ответил охранник. — Богачи, маги — они решили, что самые умные, раз могут держать нас в рабстве. Вот пускай и трясутся над этим.

Он поправил на плече сумку — звякнули склянки — и твердым шагом направился вперед. Таш покачал головой. Легко у него все получалось. Но вдруг так и надо? Никто же не ждет от рабов, что они вдруг займутся судьбой мира, вместо того чтобы обмахивать господ веерами да подносить вино.

Наверняка кто-то уже разбирается с тем, почему Сердце мира остановилось.

Сказав себе это, Таш пошел за Ксалтэром. В самом деле — у них сейчас были заботы посерьезнее.

* * *

Они вернулись, когда городское поместье эс-Мирдов погрузилось во тьму. На площади, там, где вещал проповедник, начались драки, и рабам с их хрупким грузом пришлось искать другой вход во Внутреннее кольцо. Их долго рассматривали стражники на воротах, но в конце концов впустили. Солнце к этому времени успело сесть.

Госпожа Лаана еще не спала. Она приняла у рабов ценный груз, сказала, где его оставить, и разрешила идти спать. Однако если Ксалтэр, почесывая покусанный клопами зад, направился к спальням для слуг, то Таш задержался во дворе.

Кроме хозяйки, в доме бодрствовал еще один человек — Заб. Он сидел у стены на циновке и смотрел на темное небо.

— Вспоминаешь названия созвездий? — спросил Таш, усаживаясь рядом. Нагретая за день земля еще не успела остыть и была теплой.

Заб указал на несколько мерцающих точек.

— Водолей, Ящер и Копьеносец, чье острие всегда указывает на север. Знаешь, как они называются по-шердски? Наездник, сидящий на гарме, Гарм и Язык Гарма. У шердов удивительно бедная фантазия.

Таш хмыкнул.

— Я встречал немного соплеменников, но, если судить по мне, так и есть. А как они называются на ллитском?

— Рыбак, Ящер и Гарпунщик, — без паузы ответил Заб.

Двор погрузился в глухую тишину.

— Значит, ты все-таки говоришь на ллитском, — подытожил Таш.

— Да. Немного. Как мне кажется, гораздо хуже, чем на шердском. Я нашел среди писарских документов один, написанный наполовину на ллитском, но не смог перевести целиком.

Его лица не было видно. Темнота вдруг показалась слишком густой, и Таш зажег один из фонарей. По двору сразу забегали вороватые тени.

— Знаешь, как переводится твое имя? — поинтересовался татуированный раб.

— И как же?

— Огонек свечи. Наверное, ты родился ночью.

— Спасибо, — рассеянно сказал Таш, думая совсем о другом. — Слушай… Мы сегодня по заданию госпожи ходили за зельем… микстурой… за штукой, которая убирает татуировки. Это для тебя?

Заб кивнул.

— Может быть, есть еще один способ. Если там ничего не получится, будем убирать наты с помощью ллитского рецепта. Госпожа говорит, что это больно, что будут ожоги и шрамы, но я не боюсь. Это лучше, чем вечно гадать, кто я такой.

На апельсиновое деревце в середине двора села ночная птица. Потревоженная листва зашумела, и Заб повернул голову в ту сторону. Фонарь подсветил смутные пятна на его лице.

— Синяки? Ты упал?

Татуированный раб молчал. Лишь несколько мгновений спустя до Таша дошло, какую глупость он ляпнул.

Упал, конечно. Ему ли не знать, какие синяки бывают, когда человека прикладывают кулаком в лицо.

— Кто? — глухо спросил Таш.

— Не скажу, — ровным тоном произнес Заб.

— За что хотя бы?

— Они думают, что я мог быть пособником хранителей.

— Что?! Да побери тебя Урд! Ты же выше любого из них, а силы в тебе достаточно, чтобы их жгутом скрутить! И ты не смог их раскидать?!

— Я не пытался.

Таш обомлел.

— Ты… просто терпел? Да быть не может, Заб! Хочешь, чтобы тебя шпыняли до старости? Думаешь, Иллис станет любить мужчину, который не способен постоять за себя?

Заб медленно поднялся. В темноте он казался еще выше, чем есть, но замолчать Таша заставило не это, а сталь, которая вдруг проявилась в голосе всегда кроткого друга. Иногда тридцатилетний раб вел себя, как малолетний ребенок, но сейчас Таш вдруг ощутил, насколько Заб его старше.

— Не учи меня, Огонек. Я сам выбрал, что мне делать. Чего я не выбирал — это потерю памяти. Может быть, у них есть право меня избивать. Может быть, я действительно помогал сжигать деревни в горах, как говорят слуги. Может быть, у меня нет права любить Иллис, потому что я связан клятвой с другой женщиной. Я ничего этого не знаю. И пока я не выясню, не надо говорить мне, как я должен поступить.

— Извини, — спустя паузу выдавил Таш.