Последние подняли судно волны,Машина стала, чинно мы сошли.Серели ветхие строения вдалиНад чащей мелкорослой и безмолвной.Все были молчаливы и покорны,Был вверен чуждой воле каждый час.Со звоном, я поднялся без усилья.Послушники толпой проходят черной,Везде кресты, скуфейки, грубых рясПодолы развеваются как крылья.Окурен ладаном иконостас,И сладко так стоять с надеждой робкойВ оцепененье, в чутком забытьи.А вышел я — березы, воробьи,Столы простые с нищею похлебкой.Прибрежные отлогие холмыЯ посетил под лепеты прибоя.И в легкой лодке он причалил стоя.Сошлись так просто и спокойно мы.Он был меня нежнее и моложе.Как часто, позже, — он, бывало, спит,Кровавый сжав в руке александрит, —К нему склонялся тайно я на ложе.Такому лику чужды страх и стыд!Такие кудри и румяный ротИ щек овал бывают у кокоток!Но карий взор и прям и дивно кроток,И сладостно меня к нему влечет.Какие дни настали и недели!Он пел, а я садился за рояль,И, как наполненный вином хрусталь,Весельем песни чувственным звенели.Мы посещали вместе рестораны,Где вся богема до утра толклась,Где знали все его, и полупьяныйОн часто мне рассказывал про Вас.Вы кажетесь мне старой в двадцать два,Хотя пленительно и гибко тело,От Вас незримо прелесть отлетела,В объятьях Вы вздыхаете едва, —И необычным я горю огнем.Он выпил Вашу легкость, Вашу радость,Но тайная мне в Вас открылась сладость,Слова, движенья — все твердит о нем!Мы миновали остров Голодай,На веслах я, он с песней на руле.Прозрачный с небом слился моря край,Без рябины, в немом и мертвом штиле.Все спало на военном корабле;Неслись на Стрелку лишь автомобили,И вкрадчив был ночной бестенный май.Он смолк, и я в безбрежности эфира,Спиной к нему, высматривал Кронштадт.Уж к северу продвинулся закат,И стало вдруг невесело и сыро.Я вспомнил годы книг и отреченья, —Так редко посещал теперь я храм.Поднялась глухо скорбь к моим устам,Запретные узнавшим наслажденья.Вдруг слабый плеск, и словно оборвалосьВо мне родное что-то: он исчез!На финском берегу купался лес,В воде эфирной таял неба край.«Прощай» я крикнул. Тихо отозвалосьМне эхом жалостным: прощай, прощай!