Сердце Отчизны

Он шагал будто в неведомом пространстве, будто он был рыбою и плавал среди волн серебряного звона, морозного дыхания, вечернего пламенения зорь и звездного блеска.

Едва сознавал он, переходя через улицы, что летят трамваи и автомобили, скачут лошади, стучат колеса по мостовой, спешат люди, горит уже электричество в пестрых магазинах и высоко в белых фонарях.

Он задыхался от волнения, толкал людей и почти бежал, не имея ни малейшей причины торопиться. Он дрожал преизбытком сил, он жаждал какой-то вдохновенно-творческой жизни, жаждал нежности, чистоты, твердости, о которую можно опереться, жаждал до боли чьего-то милого голоса, жаждал чего-то высокого, непреступного.

Ах, где те слова, чтоб назвать странное, страстное, противоречивое и темное, что бурно в нем взывало о бытии!..

Все трое Никол на Арбате давно отзвонили. Их червонные главы тихо рдели в бархатной синеве ночи. Плющиха заволоклась морозной дымкой; давно вызвездело в высотах. Студент стоял у самого Бородинского Моста, повисшего над ледяной рекой. Вдали мерцали огни Пресни и горели рядами окна фабричных зданий. Холодно было и неприютно, сурово глядели в лицо простые рабочие будни. Они не спрашивали, есть ли душа у человека, и не горько ли ей, и для чего, собственно, желанна жизнь?.. Они катились своими тяжелыми колесами над часами и днями, безжалостные, бесстрастные, как машина, пущенная в ход неизвестно кем и неизвестно для чего.

Студент стоял и зяб на холоде. Теперь ему совсем не хотелось спешить. Он не знал, что делать с собою: идти ли в свою одинокую комнату в Трубном переулке у старухи, или к товарищу, где будут пить, курить и рассуждать о выгоде различных карьер. И он скрепя сердце поплелся к коллеге.

Кажется, ничем не побаловала его строгая многолюдная Москва. Не осуществилась в ней ни одна из его неясных грез; не стал он баловнем судьбы; путь его молодости пребыл тернистым до конца.

Кудри успели поредеть, и надежда опустила долу усталый взор; но память ласково хранила картину морозного весеннего вечера в далеком любимом Городе с одинокой блестящей звездой над Арбатом на зеленом хрустале небес.

XXVIII. В Иверской

Давно прогремели последние трамваи и замерло их гуденье в глухой темной ночи. Уже все театралы, пешочком или едучи, добрались до своего угла. Изредка промчится рысак, мелькнет мужская фигура, крепко обнявшая женский стан, или извозчик протарахтит через железные ворота, увозя седоков к дальним окраинам. И снова невозмутимо дремлет ночная мгла в безлюдьи улиц и площадей.

Еще не привезли в тяжелой расписной карете чудотворной Иверской. Она еще не вернулась к себе из ежедневного свое странствия. В часовне под синим звездным куполом пока еще только ее копия; там пусто и тускло.

У паперти часовни во тьме ночи сидят и ждут люди. Они сбились в кругу, как стадо без пастыря, в великом терпеньи. Подходят новые, успокоено усаживаются рядком. Женщины и мужчины, все больше рабочий народ. Но есть и в шляпах с усталостью в плечах и в спине, так что не различишь и возраста. От ожидания Пречистой, от которой все ждут милости, тихие плетутся разговоры, потому что переполнена через край скорбная душа и должна излиться; и все – одинаковы; всех сравняла на этих ступеньках печаль, всех объединила растерянность в жизни, заброшенность, недоуменье.

Старик, приверженный к рюмочке, пытается еще раз ухватиться за соломинку и удержаться за нее; деревенский парень, которого преследует мысль о самоубийстве, в отчаянии безработицы; ярославский каменщик, он пришел просто так, из великого уважения к столичной святыне, и мирно закусывает хлебом с огурцом; купчиха в бархатной поношенной шубе, с глазами, вспухшими от слез по сынишке; рядом с нею, одинокая женщина в косынке, несколько раз пытается заговорить, наконец, обращается к богомолке в черном платке и начинает длинную повесть о своем бездолье. Тут и солдат, и половой из трактира, и приказчик с Таганки, тут и нищий завсегдатай, и курсистка, сдающая свой зачет, и толстые вздыхающие женщины, и гимназисты перед экзаменом, и случайный прохожий.

Темна, как жизненный омут, эта ночь ожидания у Иверской.

Что-то долго не везут Матушку.

С больших часов на Святых воротах Кремля доносится в тишине мелодический бой полуночи…

Не уходить же теперь, когда так долго ожидали, скоро будет.

Разговоры уже соединили всех в одно братство; нет никого, кто бы удрученно молчал. И хотя еще не настала череда для чуда Заступницы Пречистой, а оно уже тут, во тьме медленной ночи.