Сердце предводителя демонов

Горячая волна прошлась по телу пожирателя, под ложечкой странно засосало: одновременно приятно и мучительно. В голове завертелись тысячи нежных слов. Внутри словно запорхали крошечные птички. Как там говорят люди? Бабочки в животе? Ррасхетова бездна! Кому расскажи — засмеют! Охранник Аскольда Энберского, пожиратель, победивший в бою сотни демонныхов. Тот, кого боялись и уважали, сейчас испытал это ощущение.

Дурацких бабочек в животе!

Такое четкое, правильное. Щекотку и тепло. И впервые за время общения с Мадленой жгучее, как солнце пустыни желание, из-за которого стремишься овладеть женщиной, словно испить из прохладного источника, усмиряя невыносимую жажду, отступило на второй план. Хортон обнял Мадлену, прижал к груди и зарылся лицом в ее волосы.

Они пахли яблоками, а еще солнечным светом и женским кремом с алоэ.

Они пахли семьей… Лаской… Домом…

Тем, чего так давно не было у Хортона и о чем он уже не мечтал…

Даже не знал, что ему это нужно.

Хортон понимал, что ситуацию в междумирье придется решать ему и подручным Энберских. И впервые в жизни он испугался гибели…

Потому, что тогда он снова не испытает вот этого…

Того, от чего слабели колени и руки сами сжимали хрупкое тело Мадлены, словно пожиратель страшился, что она вырвется. Прервется незримый контакт. Не тел — душ. Не душ — всего существа Хортона с этой женщиной…

Не она ему принадлежала. Он принадлежал ей. До последней капли крови, до последней клетки, до последнего нерва. Он был весь ее собственностью.

Весь в ее власти.

И она, эта маленькая женщина, которую так легко сломать одной рукой, обездвижить даже просто собственным мощным телом, теперь могла полноправно управлять Хортоном.

С его согласия. Потому, что он просто не мог противиться.

***

Мадлена

В какую-то минуту мне показалось, что Хортон нуждается в моей поддержке. Это было так странно и так удивительно. Этот колосс, живое воплощение смертоносного оружия, вдруг показался мне неуязвимым. Даже после применения моего дара на полную катушку, на полной энергии, этот демон лишь только скривился.

А сейчас… Вот даже не знаю. Может мне только почудилось… Это выглядело настолько странным, невероятным, необъяснимым.

Но Хортон выглядел потерянным мальчиком, даже в глазах его будто сверкнули слезы. Не пролились на щеки, не покатились по лицу. Но… мне почудилось, что я их вижу.

Я не понимала, что так расстроило пожирателя. Что вообще может его расстроить. Этого каменного великана, который, как мне думалось прежде, вообще не способен ни переживать, ни расстраиваться, ни тревожиться. Злиться, желать женщину — да. И очень даже. Яростно воевать и снисходительно защищать более слабых — о да. Но только не впадать в печаль или меланхолию…

Однако я подошла к Хортону и вначале робко положила руку ему на плечо. Демон вздрогнул, странная волна прошлась по его телу. То ли судорог, то ли еще чего. И прежде чем я что-то сообразила, он накрыл мою ладонь своей. Горячей, вздрагивающей, чуть влажной.

Я растерялась, а затем действовала на чистых инстинктах. Боюсь, очень близких к материнским. Ведь для матери ее ребенок — всегда тот самый малыш, который когда-то держал ее за руку. Чьи пальчики она пересчитывала, когда в роддоме увидела на животе свое чудо. Чей животик она целовала, когда малыш на него жаловался. Чьи вихры перебирала и кого прижимала к себе, чтобы ощутить это счастье. Невозможное в своей огромной, бездонной полноте.

Я прижалась к Хортону и он меня обнял. Так, что я едва не задохнулась. И несколько минут не отпускал. Даже не замечал, что время от времени дергаюсь, чтобы высвободиться из стальной хватки.

— Кхм…

Хортон прочистил горло и, наконец-то, дал мне свободу.

Я отступила.

— Я слишком долго один, — покачал он головой. Звучало так, словно пожиратель сам поражался своим словам. Искренне и почти по-детски. Непосредственно. И от этого еще более надрывно.

Опять он напоминал мне потерянного ребенка. Мальчика, которого в детстве недолюбили. И он всегда ощущал это. Но не понимал до конца.

Всегда чувствовал себя в чем-то ущербным. Но старался этого не замечать. Запрещал себе замечать и чувствовать.

Он был слишком сильным: физически, психологически. Даже магически! Слишком волевым. Слишком во всем непобедимым. И от этого ранимость Хортона воспринималась еще более остро, еще более «на пике эмоций». Сердце сжималось словно тисками и в груди словно становилось все теснее.

— Я тоже живу одна, — попыталась я разрядить обстановку.

— Нет. У тебя есть сыновья. Ты не одна. И никогда одна не будешь.

Я замолчала и вернулась к неккаллу. Не глядя на Хортона, поглаживая большую пушистую голову ездовой птицы. Было неловко, не по себе от мысли, что вдруг увидела нутро пожирателя. И оно оказалось совсем не таким, каким я себе его представляла. Словно вскрыла каменную скорлупу кокоса и обнаружила там нежную мякоть.

— Его зовут Аргус. А моего — Семал.