Сердце пудренное

Брови сжаты.
Губы стянуты цепью сарказмов.
Какой прикажете сделать взгляд?
Замшевый. Тусклый. Презрительный.
Очень высокий воротник,
торжественный и скучный, как поцелуй аббата.
Остальное все – цвета июльской полуночи.
Ужасно просто:
загнать жизнь в костюм,
думать только о декоративности жеста,
чувствовать только красками.
А потом, когда в душ вместо соловьиной мякоти
для Вас расцветут иглы кактуса,
взять за холеную руку Ее.
Ахиллесову пяту души.
Змееныша и богиню.
Злейшую актрису мироздания.
Любовь.
Одеть в газовое ничто,
помня, что возможность наготы
волнует неизмеримо больше,
чем сама нагота.
И мы пойдем,
два величайших актера,
и в каждом кафе,
в каждом шикарном кабачке
мы будем разыгрывать нашу единственную,
дьявольски-божественную комедию –
жизнь.
Мы поразим зияющей лысиной стыда
даже шантанных див,
сипящих от излишка излишков,
и вас, очаровательных сектантов эротизма,
и вас, изуверов извращения.
О, я буду незабываем
с лицом моим,
циничным и белым, как белая краска,
с душой-цилиндром, вылощенным наглостью
и надевающимся, когда угодно.
О, я буду незабываем
С монологами моими о том,
что любовь – пренеприятный отросток сердца,
и что любить можно
только в серых перчатках.
Мы забудем все в игре,
и когда сонный гарсон вытолкнет нас
в сырую жижицу ночи –
мы не остановимся.
Исступленные гурманы актерства,
мы – два величайших актера –
друг перед другом будем грассировать,
жеманно играть в себя –
одинокие в душных тисках темноты,
фатоватые, гордые и –
немного жалкие.

«Серый туман заклеил Землю…»

Серый туман заклеил Землю.
Совсем некуда деться.
Я там –
опять какой-нибудь поэт,
с назойливым и неустанным надрывом воспевающий
голубенькие цветочки на платье
возлюбленной модистки,
напишет книгу
в свободное от продажи резиновых пальто
время.
И снова потекут на рынок
потоки дурно сделанных восторгов
и всхлипываний.
А те,
кому нечем заштопать прорехи серого дня,
набросятся с горящими от любопытства глазами
в надежде на что-нибудь неприличное:
и глупые краснолицые девушки
стиля Lottchen
которым делается дурно от счастья,
и вереницы красиво-усталых женщин,
растрачивающих безумные бездны страсти,
таящиеся под ресницами,
на дешевые духи
и болонок, –
и утомительно эстетничающие джентльмены
с плохо вычищенными ногтями.
Как все это знакомо и скучно,
точно перчатка,
ношенная месяц.
Куда же деться, о Господи?

«Когда стану совсем дрянью…»