Сердце пудренное

Шикарный мальчик,
черноволосый, с глазами цвета умершей любви,
совершенно свободен от ангажемента,
ищет занятий.
Условия:
максимум наслаждения в минимум времени.
Взовьетесь на лифте. Сделаете к двери шаг,
нерешительный, как женщина-шофер.
Уроните сумочку.
Не помня себя,
бескровным прикосновением родите звонок,
безвольный, как песок.
Ах, да не все ли равно,
что душа
от бывших и не бывших влюбленностей –
болью сморщенное печеное яблоко:
шикарный мальчик,
затянутый в корсет сдержанности,
встретить Вас бледной улыбкой проститута,
выцарапанной на лице острыми когтями страданий.
Ах, да не все ли равно,
красивый ли Вы мужчина или женщина,
шикарный мальчик
встретит Вас суховатым полупоклоном
индийского раджи.
И в первой же связке секунд.
покрытой тающей неловкостью,
как надышанный стакан,
поразит Вас
истинно Уайльдовским гурманством костюма,
истинно Толстовским гурманством позы,
интонациями пастора и кокотки
в неверном и нежном голосе,
напоминающем перламутровые тени Уистлера.
Потом –
врежет в сердце
осколки визжащих гармоний своей композиции.
Посмотрит,
как Вы будете биться в истерике,
разгорячая телом пол.
Поймет,
что это любовь Ваша неуклюже мечется
толстяком на гоночном велосипеде:
упадет – разобьется вдребезги.
Ах так?
Шикарному мальчику Вы не подойдете.
Нужна не такая.
Вам укажут дверь бело и очень холодно.
Вы выйдете, бледная и пошатывающаяся,
как вышла бы из анатомического театра
мертвая девушка,
над которой надругались студенты.
И на пороге Вас настигнут отчаянные
молотками по хрусталю горящего сердца
слова – эти надгробные памятники искренности:
«Какое одиночество
быть ни с кем не сравнимым!»
А завтра
судорожно вглотнете газетные строчки две:
шикарный мальчик
удавился шнурком от дамских ботинок.
Еще не поняв до конца,
машинально перевернете страницу,
чтобы спрятаться от дикого ужаса двух строчек –
и падая,
в уходящем куда-то листе снова увидите:
шикарный мальчик,
черноволосый, с глазами цвета умершей любви,
совершенно свободен от ангажемента.

«По ночам…»