Сердце русалки

— Это я должен был уйти первым, я, слышишь?! Так нечестно! Ты поступила со мной скверно, и я не прощу тебе. Столько лет я оберегал тебя, а потом и Лориаса. Зачем? Чтобы вы бросили меня? Оставили одного? Одного с этой невыносимой болью. У меня больше нет сердца — оно отвалилось, и я скормил его рыбам. На его месте выросла огромная бездна-дыра, черная, как зимнее дно. Когда-то я заполнял эту дыру любовью. Но теперь в ней только страхи, тревоги и ненависть. Я стал бесполезен для леса. Я больше не могу и не хочу петь. Я распадаюсь на части. Я мертв. Я выдышал и выкричал все, что во мне оставалось. Самым невыносимым испытанием будет умереть здесь совершенно одному.

Ларс все чаще смотрел на кинжал как способ покончить со всем. Он видел в ночь, когда погиб Вергий, как именно священник лишил себя жизни. Ничего в этом сложного нет.

«Я скрывала от тебя кинжал, чтобы ты не натворил глупостей», — говорила Сейра. Вот что она имела в виду, вот какие глупости подразумевала.

Больше, чем родную сестру, Ларс любил в своей недолгой жизни только двуногую Лею. Всегда в красивых платьях и сверкающих заколках, улыбается, со светлым взглядом, наивная и добрая. Черствая и жестокая. Поигралась, как хищник с добычей.

— Может, надо было позволить тебе утонуть? — спросил Ларс невидимого собеседника, перевернувшись со спины на бок, когда уже под утро снова лежал один в пещере. — Когда я впервые увидел тебя, то подумал, как жаль эту красоту, пусть она живет. А потом я будто сошел с ума, ждал наших свиданий, как карась нереста. Забыл обо всем, даже о сестре, которая зачем-то решила, что должна выполнить обещание перед мертвецом. Если бы я больше времени уделял ей, то смог бы отговорить. Но я так был рад, когда появился Лориас. Я люблю его, как собственного карасика…

Ларс погладил раскалывающийся от мигрени лоб.

— Я сам лишил тебя памяти, а теперь страдаю из-за этого. Ты для меня умерла. Так пусть все вокруг умирает. Я никому здесь больше не нужен, и мне не нужен никто.

Он перевернулся на другой бок и погладил затекшую руку.

Чем чаще мучили его мысли, тем больше его сознание застилал туман ярости. Его злобу перекрывало только продолжавшее болеть и громко стучать сердце. Каждое лишнее движение до скрежета зубов подавляло его волю и желание жить. Обняв себя за плечи, он вонзил когти глубоко в кожу. Ларс ждал, пока сердце перестанет болеть.

Ларс пытался не отчаиваться. Он продолжал исследовать дно, кричал и звал Лориаса и Сейру. Осознавая бесполезность своих действий, он все равно этим занимался, потому что оставаться наедине с самим собой в пещере было еще сложнее. Ночами приходилось все равно туда возвращаться. Во сне ему постоянно мерещились то смех Лориаса, то ворчание сестры. Он просыпался от бешено стучащего пульса и видел перед собой лишь мокрые каменные стены, кое-где поросшие мхом. Раньше он любил этот «дом», а теперь всеми фибрами души ненавидел.

* * *

Прохладное летнее утро, на редкость зябкое для любого двуногого, встретило водяного с распростертыми объятиями. В тот час Ларс почти что решился на то, что давно собирался сделать.

Спустя несколько часов он сидел в камышовых зарослях, где озеро скрывалось одним своим руслом в чаще леса, и опять привычным движением крутил в пальцах кинжал. Острие его отражало все, что видело. Оно показывало то серое небо, которое заволокли тучи, то уставшие черные глаза водяного.

…Вжик — по горлу…

Так просто. Ларс приставил кинжал к шее. Рука его задрожала, и он опустил ее. Как же страшно, как не хочется умирать! А нужно ли ему это делать? Можно также, как Сейра, уйти к двуногим. Но что дальше? Примут ли они его или сделают посмешищем, выгонят обратно в лес, а он и не поймет, за что с ним так жестоко обращаются. Если не станет Ларса, кто будет присматривать за лесом, кто будет давать двуногим урожай?

В Черном лесу он был не один. Под каждым камушком, под каждым листиком текла, двигалась жизнь: букашка кормила свое потомство, белка таскала в дупло орехи, утка степенно плыла по озеру, за ней выводком плелись смешные желтые утята, подосиновики россыпью выстраивались под деревьями, а ягодные кусты набирались сил, чтобы породить сочные плоды.

«Отец всегда называл меня слабым, хилым карасем. Он пророчил Сейре стать хозяйкой леса, и как бы отреагировал, если бы узнал, что она сбежала к двуногим? Наперекор всему, назло Веславу, я должен справиться с этой ношей. Без меня все вокруг может погибнуть, еда двуногих оскудеет, и они навсегда покинут русальи владения. Двуногим не выжить без меня, а мне не выжить без них. Пускай буду один, я всегда так жил. Любовь забудется, много зим пройдет, и однажды я не вспомню об этом. Лесу нужен хозяин. Слабостью будет — покинуть озеро и также отправиться к двуногим, где неизвестно, что меня ждет. Или же слабость — не решиться закончить все сейчас?»

На плечо Ларса вдруг уселась серая голубка. Круглым маленьким глазом она заглянула в лицо водяному, что-то клюнула у него в волосах и, испуганная едва заметным движением русальего хвоста, взмыла в воздух.