Сердце сокола

Сантьяго радовался своей придумке, как мальчишка. Да, время сейчас было суровое и регент что-то снова замышлял, о чем найденная в дневнике сеньориты Марино записка свидетельствовала самым явным образом, но Сантьяго не мог позволигь себе оставить жену без сегодняшнего фестиваля мороженого — любимого праздника всех эленсийцев и, пожалуй, лучшего летнего дня. Это было нечестно по отношению к Кристине, запертой из-за его авантюры в его поместье и лишенной столичных развлечений. Кристина, правда, как будто была рада тому, что сумела наконец уехать подальше от королевского дворца, но Сантьяго же и не во дворец ее звал. Он приготовип для нее сюрприз на берегу моря и с забавным волнением в душе представлял, как она удивится его затее и как обрадуется его вниманию. А он будет впитывать этот ее восторг и столь сладкое восхищение, чувствуя, как сам наполняется жизнью и силами на будущие свершения.

Он извелся без нее. Глупо, несвоевременно, абсолютно необъяснимо, но Сантьяго скучал по собственной жене, и мучительно хотел ее видеть, и каждое утро просыпался с непреодолимой тоской в душе, зная, что его желание снова не сбудется, потому что его долг — защитигь ее и Рейнардо, а делать это одновременно можно было лишь в том случае, когда Кристина оставалась так далеко от регента, как его руки не могли протянуться. Он и сегодня ни в коем случае не собирался позволять его величеству видеть Кристину, но сам должен был наконец прервать эту затянувшуюся разлуку. Хотя бы чтобы взглянуть Кристине в глаза и понять, чего она от него ждет. Потому что все его домыслы не стоили выеденного яйца без этого единственного доказательства.

А Сантьяго замучался гадать. Они расстались слишком быстро, чтобы у него появилась хоть какая-то уверенность в ее желаниях. Поначалу Сантьяго, признаться, даже опасался их, не зная, какие фантазии могла позволить себе Кристина после его порыва и последующего взаимного умопомрачения. Потому что, положа руку на сердце, Сантьяго и сам не определился, чего хочет. Его обрадовало, что Кристина не только перестала его бояться, не только не обвинила его в вероломстве после нарушения собственного обещания, но и откликнулась на его чувства, подарив им обоим яркие незабываемые моменты. И будь они оба свободны, Сантьяго решил бы, что пришла пора начать серьезные ухаживания за приглянувшейся сеньоритой.

To, что они были женаты, усложняло все до невозможности, и Сантьяго не раз малодушно пожалел о том, что не справился с собой. Что должна быпа подумать о нем Кристина? И на что рассчитывала дальше? А вдруг она решила, что отныне они полноценные супруги и всю жизнь проведут вместе? Сантьяго далеко не был уверен, что именно Кристину Даэрон представлял матерью своих детей и хозяйкой Нидо-эн-Рока. Не после нескольких поцелуев, во всяком случае. И не знал, как станет объясняться, если в первом же письме Кристина задаст ему прямой вопрос и потребует — а она имела на это право — прямой ответ. Он даже пытался найти какие-то отходные пути — и тут же отказывался от них, презирая себя за малодушие, и в конце концов решил, что просто все объяснит Кристине и попросит ее подождать с выводами хотя бы до следующего свидания.

Однако ни в первом, ни во втором, ни в десятом письме Кристина не только не задала этот вопрос, но даже косвенно его не упомянула. Ее слова стали ощутимо более нежными, а фразы — тегтпыми, но, сколько бы Сантьяго ни искал, он так и не обнаружил и толики предъявляемых на герцога Веларде прав. Кристина оставляла за ним выбор и ни единым желанием не ограничивала его свободу.

А он от этого терялся и бесновался.

Вдруг оказалось, что он не хотел никакой свободы. Ему до чертиков она надоела, потому что в ней не было ни заботливых карих глаз, ни волнующих осторожных прикосновений, ни будоражащих спонтанных поцелуев, которые не давали Сантьяго покоя ни днем, ни ночью. Он совершенно определенно привязался к Кристине — и понятия не имел, что теперь с этой привязанностью делать. Знал лишь, что не имеет права обидеть Кристину. И хотя бы это, пожалуй, мог себе позволить.