Сердце сокола

— Давно здесь не была, — будто отвечая его желанию, призналась Кристина. — После того как гадко поступила с бабушкой, не могла заставить себя выйти на эту улицу: я ведь тут ее и бросила. Но после нашего с вами разговора я поняла, что невозможно вечно прятаться от самой собой и что, сосредоточившись на одном событии, я лишаю себя памяги о других — куда более приятных и заслуживающих места в моем сердце уж точно не меньше. Вот в этой лавочке, например, бабушка с дедушкой купили мне на пятипетие удивительной красоты куклу и — не поверите! — не посадили ее на полку, велев мне дожидаться, пока я вырасту и сумею бережно к ней относиться, а отдали ее мне и разрешили поступать с ней так, как я сочту нужным. Подобного восторга я никогда еще не ощущала — наверное, потому и запомнила так хорошо, будто это было только вчера. Надо ли говорить, что эта кукла с тех пор живет в моей спальне и именно ей я много лет изливала все свои печали и радости, счигая ее самой близкой своей подругой? И вот сейчас, вспомнив о том событии, я ненадолго ощутила бабушкино тепло, от которого едва не отказалась. Все-таки страх — это самое последнее чувство, которое стоит пускать в свое сердце и уж тем более которым стоиг жить. И я очень рада, что наконец-то это поняла.

Сантьяго, откровенно чертыхнувшись в начале ее истории и послав проклятие в свой адрес за то, что не подумал об этой ее беде и терзающих ее душу воспоминаниях, дальше слушал все с большим удивлением. Кристина была мудра не по годам, но она еще и чувствовала так же, как чувствовал он сам, отвечая его мыслям и, не зная того, развеивая сомнения.

— Знаете, чего боюсь я? — уже не опасаясь ее непонимания, проговорил он и с удовольствием увидел самый живой интерес в ее глазах. И с еще большим удовольствием услышал ответ:

— Вы ничего не боитесь, Сантьяго. Но если вы нашли нужным меня поддержать, я не стану скрывать своего любопытства.

Нет, это становилось совсем невыносимым! Случайно или нарочно, но она каждым своим словом искушала его, вынуждая все сильнее желать повторения предыдущего хулиганства и жалеть о том, что вокруг столько народу и совершенно негде укрыться.

— У меня такое ощущение, что вы вообразили меня безупречным человеком, а это в корне неверно, — с легкой улыбкой произнес Сантьяго и поднес ее руку к губам. — И я боюсь, что однажды вы во мне разочаруетесь, а мне ужасно не хочется причинять вам боль.

Кристина повела плечом, потом бросила на него быстрый острый взгляд, от которого у него зашумело в затылке.

— Мне кажется, у нас с вами несколько разные представления о вашей безупречности, сеньор Веларде, — чуть перехваченным голосом сказала она. — Уверена, вы все это время сокрушались о том, что нарушили данное мне слово. А я… — она смело подняла на него глаза. — Я нисколько об этом не жалею. Одно из самых приятных воспоминаний в моей жизни. И от него я не стану прятаться, что бы вы сейчас мне ни ответили.

Шах и мат. Она вчистую обыграла его — и тем сильнее нравилась ему. Так, что никаких сил уже не осталось.

Он вызывающе стиснул ее пальцы и затянул Кристину в первую же попавшуюся узкую улочку. Сотня шагов вглубь — туда, где не слышно ни музыки, ни чужих голосов, — и Сантьяго развернул Кристину к себе, прижав ее спиной к нагретой стене каменного дома. Заглянул в лицо, ища хоть крохи возмущения или торжества, а увидел только пылающие щеки и закушенную от стыда губу, и в каком-то необъяснимом единении ткнулся лбом в лоб Кристины.

— Я слишком много думаю о вас, чтобы иметь возможность сокрушаться о собственной несдержанности, — прошептал он, чувствуя, как трудно вздымается у его груди ее грудь и от этого теряя связные мысли. Однако одна из них требовала прояснения еще до того, как он окончательно разучится думать, и Сантьяго выдохнул, овладевая собой. — Но я не знаю, чего вы ждете от меня, Кристина, и что пообещать вам теперь, чтобы вы не чувствовали себя обманутой. Я…

— Не обещайте ничего, Сантьяго, зачем? — приглушенно пробормотала она и словно бы завороженно погладила его по щеке. — Пусть все идет своим чередом. После будет видно. Но сейчас…

Чего они оба хотели сейчас, ему не надо было объяснять. Он скользнул губами по ее щеке, ощущая невероягное облегчение и с трудом заставляя себя не спешить, словно мальчишка, впервые допущенный до женских губ. Все же герцогу Веларде не по статусу было целоваться в подворотнях. Но Кристина сцепила руки на его шее и смело вздернула подбородок — и последняя сдержанность канула в Лету.