Сердце сокола

— Наша семья присягает вам на верность, государь! — четко и без единой нотки уязвления проговорил Сантьяго. — Наши жизни и наши души навсегда принадлежат вам! Мы клянемся, что никогда не поднимем оружие против вас и не допустим мысли против вас! Мы вверяем вам себя и чтим вас, как отца и бога! Лишь ваше слово способно освободить нас; в ином случае эта клятва нерушима!

Это была самая обычная присяга верности для эленсийских подданных, но в устах Сантьяго она прозвучала одновременно обещанием защиты королю и предупреждением — его врагам. Кристина склонила голову в знак полного согласия с мужем, однако в следующую секунду неожиданно увидела перед собой открытую ладонь его величества.

— Встаньте, герцогиня, не вам истирать передо мной колени, — чуть раздраженно проговорил он, и Кристина не осмелилась ему перечить. Одними лишь пальцами коснулась его руки и сама поднялась на ноги. Следом за ней Рейнардо поднял и Сантьяго. Сжал его плечо и одобрительно усмехнулся.

— Опять переиграл, — без всякого недовольства заявил он, однако Сантьяго покачал головой.

— Короля нельзя переиграть, — заметил он. — Лишь иногда ему подыгрывать.

Рейнардо снова усмехнулся и тут же спрятал улыбку.

— Все-то ты знаешь, — проговорил он и развернул Сантьяго к Виктории, призывая и их обняться. А сам тем временем шагнул к Кристине и поднес ее руку к губам.

— Только вашими стараниями я стою сейчас здесь, Кристина, — так, чтобы слышала она одна, произнес он. — Вы чудесный друг, и я искренне надеюсь, что стану для вас столь же хорошим братом, каким всегда был для меня ваш муж.

Глава пятьдесят пятая: Королевский фуршет

Сантьяго передернуло.

Кажется, он напрасно принял сегодня протянутую руку кузена за знак дружбы. С каждой новой минутой этого проклятого фуршета становилось все более очевидно, что милость его величество оказал не герцогу Веларде, а его жене, поставив ее на одну ступень с Соларами и воздав должное ее заслугам. Сантьяго не сомневался, что Кристина достойна всех тех почестей, что ей были сегодня оказаны, и бесился оттого, что не он ввел ее в высшее общество и не его стараниями она стала сейчас центром внимания не только местной аристократии, но и зарубежных дипломатов, приехавших к королю Эленсии с подарками и поздравлениями. Один за другим, раскалявшись с самодержцем, они подходили к чете Веларде, чтобы выразить свое почтение Сантьяго и свое восхищение — его супруге, а Кристина, нисколько не смущаясь этого внимания, не только с достоинством отвечала на их комплименты, но и с удовольствием расточала ответные, отлично владея языками и умудряясь угодить, казалось бы, незнакомым людям и расположить их к себе всего лишь парой незатейливых фраз.

Она улыбалась, и ей улыбались в ответ, а Сантьяго только глядел на преобразившуюся жену в бесконечном изумлении и не мог понять, как он не разглядел в ней этого умения и почему ему никогда не приходило в голову, что она создана для двора.

Его родители двор откровенно не любили. Сантьяго был поздним ребенком, и они, очевидно, пресытились великосветской жизнью еще до его рождения, а уж после смерти жены герцог Эдуардо Веларде и вовсе стал затворником. Если и покидал Нидо-эн-Рока, то лишь по личному приглашению прежнего короля. А когда тот погиб и герцогу Веларде пришлось-таки перебраться во дворец, Сантьяго был уже достаточно взрослым, чтобы привыкнуть к собственному поместью и не искать лучшей жизни. Сорбонна и первые шаги на дипломатическом поприще ничуть не уменьшили его привязанности к Нидо-эн- Рока, и последние полтора года в королевском дворце Сантьяго прожил, как на пороховой бочке, отчаянно скучая по дому и его спокойствию.

Неужели ему только казалось, что и Кристине чужд весь этот лоск и повсеместное притворство? Она сама говорила, что не любит двор и что мечтает о свободе, и Сантьяго решил, что она рада покинуть дворцовые стены. Но, быть может, ей просто претила роль фрейлины? Это непростая доля, особенно памятуя о характере Виктории. Совсем иное положение у герцогини. Когда кланяются уже ей, когда угождают уже ей, когда ищут именно ее дружбы и именно ее благожелательности. Сантьяго никогда не замечал за Кристиной тщеславия, но положа руку на сердце у нее не имелось случая его проявить. Уж не в его затерянном в эленсийских лесах поместье под строгим надзором Матильды.

А сейчас она словно на волю вырвалась. Нет, Сантьяго не приходилось краснеть за жену: полученное образование и природный ум и обаяние помогали ей в любом разговоре и располагали к ней любого собеседника. А Сантьяго чувствовал себя все большим болваном, не способным разгадать жену и снова отдавшим в этом деле пальму первенства венценосному кузену. Кажется, тот куда лучше понял загадочную Кристинину душу. И не скупился на предварение ее желаний.