Сердце сокола

Он уложил ее в постель и принялся за работу. Горячая вода, холодная вода, полотенце. Намочить, обтереть. Укрыть простыней, сменить воду. Найти свечи, зажечь, пристроить подсвечник в Кристининой спальне. Затолкать сухие травы в какой-то горшок, залить крутым кипятком. Напоить Кристину — пока что хотя бы обычной водой. Снова таз — и снова обтереть. Процедить сквозь чистое полотенце ромашковый отвар и его тоже дать Кристине. Отличное занятие, чтобы напрочь выбить велардовскую спесь. Надежный способ, чтобы не думать ни о чем постороннем. Сантьяго хотел быть нужным — более нужным, чем сейчас, он вряд ли еще когда-нибудь будет. Не на что жаловаться. Только мысленно молить о милости. И ждать.

Глава пятьдесят девятая: Три дня и три ночи

Когда дела закончились, за окном была уже густая ночь. Закрывая окно от ночной прохлады, Сантьяго вспомнил о Либре, который в детстве поутру покидал Нидо-эн-Рока, но к вечеру всегда возвращался обратно. Будь он здоров, обязательно отыскал бы хозяина, и с ним Сантьяго мог бы послать весточку Алехо и попросить его прислать в Патио-верде доктора Монкайо. Тот вылечил бы Кристину, Сантьяго не сомневался. Но и об этом можно было только мечтать. Кажется, нынешнюю дорогу ему предстояло пройти в одиночку. И, быть может, так заслужить прощение.

Когда он обернулся к Кристининой кровати, на той, пристроив голову на ноги хозяйке, лежал Хуго. Он весь день не отходил от Кристины, то пытаясь лизнуть ей лицо, то коротко жалобно тявкая, будто в вопросе, почему хозяйка не встает, то горько и одиноко скуля, словно чувствуя одну на двоих беду, и Сантьяго не стал его прогонять. Кристина любила свою собаку, и ее присутствие могло хоть немного ее обогреть. Он потрепал Хуго за ухом и устроился в кресле напротив Кристины, чтобы видеть каждое ее движение и слышать каждый вздох.

Его обогреть не могло ничто.

Угрызения совести навалились разом. Отвратительные слова, сказанные Кристине при короле. Жестокие подозрения, запятнавшие грязью ее чистое сердце. Нарушение всех данных Кристине обещаний. Преступное невнимание к ней. Неспособность ее защитить. И наконец неоспоримая вина в том, что с ней сейчас происходило.

Если действительно целили в Сантьяго, а попали в Кристину, тут еще можно было пенять на небеса. А если убить хотели именно ее? Если она стала слишком опасна для Керриллара и его сообщников и они решили избавиться от нее прямо на королевском балу? Он ведь однажды уже пытался устроить на нее покушение, и Сантьяго с трудом сумел отвести опасность. А теперь, выходит, так зазнался, что пропустил его выпад? Сам привез Кристину в его логово и отдал ее на заклание?

Это оправдать было невозможно.

Да, Сантьяго был уверен, что опасности уже нет. Рейнардо подписал указ о праве женщины единолично управлягь государством и стал единственным препятствием между Викторией и троном. Герцог Веларде, женатый на женщине не королевских кровей, не имел на престол никакого права, по крайней мере, до аннуляции собственного брака. Смерть Кристины в свете этого была абсолютно невыгодна Виктории, и Сантьяго сделал ставку на правильность собственных умозаключений. Для верности могли убрать со сцены его, но никак не его жену. Выходит, он ошибся. И не в первый раз. И платой за эту ошибку стала Кристинина жизнь.

Думать об этом было физически больно, и Сантьяго раз за разом поднимался из кресла, чтобы обтереть Кристину или заняться еще хоть какими-то делами.

Выходить из ее комнаты он не решался, чтобы не упустить момент, если вдруг любимой станет хуже или — Господи, помоги! — она придет в себя и что-нибудь скажет. Спросит, что произошло. Удивится, как попала в собственную комнату. Попросит пить — да пусть даже велит Сантьяго убираться вон и никогда больше к ней не приближаться, — все лучше, чем эта погребальная тишина. Она изматывала бесконечной пыткой. И Сантьяго с ней не справлялся.

Над комодом, на полке, стояли какие книги, и он взял одну наугад. Не глядя на название, раскрыл ее на середине и уткнулся в текст, надеясь хоть так ненадолго избавиться от уничтожающих мыслей и немного приблизить не торопившееся утро. Оно должно было принести Кристине облегчение, и Сантьяго ждал его отнюдь не с ангельским терпением.

Спроси его кто, о чем был та книга, в которую он столь упорно вчитывался, Сантьяго бы и не ответил. Снова и снова он возвращался к одному и тому же абзацу, не улавливая его смысла и не помня ни слова, потому что каждую секунду поднимал голову и смотрел на Кристину, иногда одергивая себя в понимании, что вовсе не следит за ее состоянием, а просто любуется и с замиранием сердца вспоминает немногие моменгы их близости. Все-таки он любил ее до какого-то безрассудства и не жалея отдал бы последнюю каплю крови за единственную ночь с собственной женой. Но, кажется, сама судьба была против этого, раз за разом ставя между ними препятствия, и последнее Сантьяго уже было не преодолеть. Последнее он возвел сам, причинив Кристине слишком много боли, чтобы ее можно было простить.