Сердце спящего духа

Поверженный колдун медленно поднялся, грозно сверкнул глазами, втянул голову в плечи и, пошатываясь, медленно побрёл прочь.

– Рене! – девушка бежала к нему, размахивая руками.

Юноша оглянулся и подхватил рукой цепочку, внезапно соскользнувшую с запястья.

– Ирмуна! – Рене вдруг понял, что смертельно устал, – Жива… пойдём, у нас ещё есть дело.

С трудом перебравшись через завал, они подошли к Дику Мартону. Дик был плох. Его маленькие чёрные глаза с тоской смотрели в темнеющее небо.

Юноша опустился на колени.

– Рене… – пролепетал Мартон, – Холодно. Дождь… Мы победили?

– Да, Дик! Да! Мы победили.

– Хорошо… стать человеком… я всю жизнь… как ты… мечтал.

– Ты стал им, Дик, – ответил Рене.

– Нет… Не знаю…

– Ты стал им, Дик, – повторила Ирмуна, едва сдерживая рыдания.

– Ты… плачешь?

– Нет, Дик! Я не плачу.

– Хорошо… плачь, пожалуйста. Эта гадина… ужалила меня… в ногу. Плачь… Пожалуйста, плачь. Человек… прожил зря, если его смерть… не оплачет… ни одна женщина…

– Хорошо, Дик! Я буду плакать…

– У меня… никогда… один… – Дик вдруг забеспокоился, подался, было, вперёд и снова упал навзничь. Затем помолчал, глядя вверх, и произнёс неожиданно чётко, – Всю жизнь… один… всю жизнь… зря… Никого… нет… кроме вас…

Ирмуна разревелась в голос…

Книга последняя

Эпилог

Отшумели праздники. Город оправился от ран и оплакал погибших. Пожарища расчистили. Поле брани покрылось тоненькими зелёными травинками. Под ними теснились невзрачные опушённые листочки. Кошачьи лапки. Но этим летом они ещё не расцветут.

Середина лета выдалась сухой и жаркой. Даже ягоды малины засыхали на кустах, так и не успев, как следует, налиться соком. Взрослые изнывали от удушья. Зато дети чувствовали себя привольно. Речка буквально кипела от визга, криков, брызг и шлепков загорелых тел.

Рене стоял на берегу и с завистью смотрел на беззаботное детское веселье. Он злился. С какой радостью он хотел плюхнуться сейчас в воду. Прямо в кучу этих копошащихся малышей. Как они, голышом. Но что-то удерживало его. Странное ощущение чего-то нового. Чего-то хорошего и страшного одновременно.

– Ап! – Ирмуна подкралась сзади и закрыла ему глаза ладошками, – Угадай, кто это?

“Чего гадать-то! Я ж тебя… за сто шагов… не знаю как. По дыханию, по молчанию, по колыханию соломенных волос. Как она выросла! Тонкая, гибкая, как ласка. Тело быстрое, сильное… и красивое. Ах, какое красивое! Чуть прихрамывает, когда бежит. Но тут уж ничего не поделаешь. Приключения не всегда кончаются благополучно, – Рене вдруг понял, что стал плохо соображать. Особенно, когда Ирмуна вот так вот подпрыгивает сзади и вот так вот к нему прикасается… руками… ногами… грудью. Особенно, когда грудью. Едва-едва, – Всё тело покрывается мурашками. Дышит в шею… интересно, а она понимает, что делает?

Не голова, а просто осиный рой какой-то. Всё гудит, и мысли в разные стороны… попробуй, собери!” – почему-то Рене показалось, что она понимает… прекрасно понимает.

– Сайка!

Он знает, что она не терпит этого прозвища. Нет, он не хотел её позлить. Просто голова опять не знает, что творит. Рене развернулся и виновато развёл руками.

– Не угадал, – девушка призывно зажала его лицо в своих ладонях.

“Да она же нарочно!!! Не-ет! Какой мягкий голос… как горят глаза… и платье… тьфу, что за платье, совсем прозрачное… проклятая жара… нет-нет, пусть лучше жара…

О-о! Надо что-то с этим делать!”

– Хочешь ягодку? – откуда она вытащила эту полузасушеную малинину? – На!

Размахнувшись, Ирмуна впечатала ему эту ягоду большим пальцем в лоб. “И зачем только рот открыл? – Сок брызнул во все стороны, попал в глаз. Защипало. Пока оттирал пятно, она уже убежала, – Вон, стоит, смеётся. Даром, что двух пальцев на ноге нет. Попробуй, догони. А вся шантрапа мелкая из воды повылазила и пялится. Глумятся. Обидно…”

Рене вздохнул и поправил тряпки на спине. Сколько раз он хотел снять меч? И каждый раз его что-то останавливало. Наверное, слова учителя. Ну, и осознание ответственности, конечно. Принёс меч – унеси обратно! А куда нести?

Юноша вспомнил вдруг слова женщины, которая сказала, что меч никуда не денется. Что строить им несподручно. Какие люди. Удивительно добрые люди.

Нет! Денется! Рене встречал и других людей! Людей, которые с радостью примут оружие. Тем более, такое оружие. И обратят его на ближнего. На учителя. На эту женщину.

Удивительно, она ведь усыновила их. Точнее, усыновила только его. Ирмуну – удочерила. Давно. И девушка давно зовёт её мамой. Легко и просто. А Рене не может. Никак. Она ведь ждёт, надеется. Каждый раз, когда Рене обращается к ней, ловит каждое слово. А он, среди множества каждых, всё не решается произнести то, единственное.

Мама…

Окинув взглядом смеющуюся малышню, Рене медленно, ни на кого не глядя, побрёл вдоль пляжа, – “Надо что-то делать. Надо решиться. Она сзади. Близко. Сегодня или никогда! Совсем близко…”

– Рене… Рене! – юноша вдруг почувствовал боль в её голосе, – Ну что ты… не надо… остановись… прости… ну, я больше не буду!