Сердце того, что было утеряно

– Верховный магистр Яарик, – наконец сказала генерал. – Вы можете выбрать дюжину ваших инженеров, которые останутся здесь и сделают все возможное для обороны внешней стены? Они не вернутся в Наккигу, но им будет обещано место славы в рассказах об этом времени. И я обещаю, что об их подвиге будут помнить так же долго, как и о самом Саде.

Яарик торжественно кивнул:

– Я выберу лучших среди добровольцев, генерал Суно’ку. Так или иначе, у вас будет дюжина Каменщиков.

– Спасибо, верховный магистр.

Суно’ку посмотрела на собравшихся Жертв. Мгновениями раньше, когда она отвернулась, воины стояли с удрученными лицами. Теперь же они снова ловили каждое ее слово.

– Что касается вас, мои воины… Кто согласен отдать свою жизнь за то, чтобы Наккига продолжала жить? Мне нужно оставить в башне сотню добровольцев, и каждый из них должен дать клятву Жертв – отправить во тьму, по крайней мере, десять смертных, прежде чем придет его или ее конец. Кто отважится на это? Чьи имена будут произноситься и пересказываться до тех пор, пока само солнце не канет в черной пустоте и великие песни не завершатся в конце времени? Покажите мне свои мечи!

Более двухсот клинков тут же выпрыгнули из ножен. Звенящий скрежет бронзы и ведьмового дерева был настолько громким и резким, что Вийеки захотелось закрыть ладонями уши. Каждый воин из Ордена Жертв поднял свой меч.

– Я не ожидала меньшего, – кивнув, сказала Суно’ку. – Будь королева с нами, она улыбалась бы своим храбрым детям.

Генерал повернулась к Хейяно:

– Командир лиги, вам поручается командование гарнизоном. Выберите сто Жертв, с учетом их возраста и семейного положения. Не обижайте тех, кто сейчас несет караул на стене. Пусть и у них появится возможность побороться в этом славном сражении.

– Слушаюсь, генерал, – четко ответил Хейяно.

Его узкое лицо пылало румянцем на скулах и висках, как будто он пробежал в холодное утро длинную дистанцию.

– Мы будем защищать внешнюю стену до последнего сердцебиения. Мы сделаем все, чтобы вы гордились нами.

– Я уже горжусь, – ответила Суно’ку. – Посмертные песни вам будут петься долгое время. Церемониймейстеры запишут имена всех защитников Башни Трех Воронов. Теперь вы можете покрыть себя истинной славой в сражении во имя королевы и нашего народа. В ответ я обещаю вам, что мы, защищая Наккигу, также будем биться до последнего дыхания, вспоминая и чествуя ваше самопожертвование. За наших людей! За Сад!

– За Сад! – эхом отозвались сотни голосов, к которым присоединился и Вийеки.

Он был удивлен, обнаружив, что по его лицу текут слезы. Он даже не мог сказать, когда начал плакать.

* * *

Крыша большого шатра просела от мороза. Стенки подрагивали от сильного ветра. Холод стелился по земле, вползал внутрь и кусал Изгримнура маленькими острыми зубами, проникающими в тело через толстую и плотную одежду. Герцог подумал, что даже в более худшей битве при Хейхолте и даже в мерзких болотах отвратительного Вранна он не испытывал такой глубокой тоски по креслу у теплого очага в прогретом зале его старого замка. «Элисия, мать сострадания, как я устал от холода!» Он с печальным вздохом вернулся к обсуждению насущных вопросов.

– Парень, тебе следовало бы говорить о нашей скорой победе, – проворчал Бриндур. – О том, что через день или два мы пробьем их стену и начнем душить трупнокожих тварей.

Даже произнося эти слова, Бриндур не отрывал взгляда от острого кончика меча. После ужасной гибели сына он только и занимался тем, что затачивал кромку лезвия. Изгримнур знал такой взгляд безразличия и пугался его, поскольку видел нечто подобное у других людей, которые потом не жили долго. «Уже ищет следующий мир», – говорил его отец об одном солдате, обезумевшем во время войны. Их потери на землях норнов были и без того огромными, а Бриндур всегда оставался верным человеком Изгримнура – одним из самых надежных его танов. Хотя «такого Бриндура» он вообще не знал.

– Нет, я не буду предлагать вам скорую победу.

Голос Слудига дрожал от гнева. Но, получив предупреждающий взгляд герцога, он сделал глубокий вдох и вновь попытался объяснить свою точку зрения, обращаясь теперь непосредственно к Изгримнуру, словно Бриндура и других танов не было в шатре:

– Я лишь хочу сказать, мой лорд, что одним отважным наскоком мы не одержим победу. Да, Медведь постепенно разрушает их стену. Да, норнские лучники в башне убили и ранили только несколько людей, управлявших тараном. Но мы знаем, что в руинах крепости, которую наша армия осаждала недавно, скрывались сотни норнов. Почему они не контратакуют и с такой легкостью позволяют нам ломать их стену? Подобная уступка не понятна. На всем протяжении от этой башни и до города в недрах Пика Бурь простирается открытая местность. У них больше не будет возможности для оборонительных действий.

– Об этом нам ничего не известно, – произнес Изгримнур. – Наше невежество такое же большое, как мой живот. Он прав, Аямину? Неужели между нами и горой норнов действительно не будет ничего серьезного? Или мой человек прав, подозревая, что нас ждут там хитроумные преграды и ловушки?