Терять близких больно. Испытав это в восемь лет, я думал, что никого не подпущу близко к сердцу. Это было слишком самонадеянно и глупо. Замкнуться в себе и отгородиться от мира — значит умереть самому, отказаться от жизни.
Со временем боль утраты ослабевает. Нельзя сказать, что жизнь возвращается в прежнее русло. Многое меняется, что-то переосмысливаешь, но привыкаешь рано или поздно. Иногда накатывают воспоминания, и ты чувствуешь себя безумно одиноким, жаждешь снова увидеть человека и поговорить с ним. От осознания, что это невозможно, снова накатывает боль, порою более сильная. Но ты смиряешься и идешь дальше.
Жизнь — череда смирений. Будучи ребенком, я этого не понимал. Я не желал никому подчиняться: ни людям, ни обстоятельствам. В бесконечном сопротивлении я видел способ самозащиты. Теперь я понимаю: жизнь полна неурядиц, и только приняв это мы учимся ценить каждый ее день.
До заветного часа осталось сорок дней. Я могу не вспомнить, какой сегодня день года, но точно вспомню, сколько их осталось до… Впрочем, эти двое помирились и, как ни удивительно, ладят как никогда прежде. Она все еще напоминает ему о сроке и по-прежнему делает все, чтобы дождаться, но не такая настырная, как раньше. Ларрэт не отказалась от своих планов, но стала мягче, стала более понимающей и ласковой.
***
Сегодня я получил письмо.
Мы используем бумагу в редких случаях, ведь и дерево материал малодоступный, и производить не так просто. Отправить сверток с посланием — это либо вынужденная мера, когда нужно точно определить отправителя по почерку и печати, либо событие из ряда вон выходящее. Отсутствие обратного адреса внушает еще большее беспокойство.
Итак. Сегодня я получил письмо на свое имя без отправителя. Угроза ли это? Весточка от тайного врага, послание от родителей? Я теряюсь в догадках. Перебрав в уме все, что я мог бы найти внутри, я открываю и впиваюсь глазами в первую строчку. Почерк знакомый, но я не могу вспомнить, чей он. И я читаю целиком: