Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти. Рассвет. Часть третья

— С вашего разрешения, — Руппи полез наружу, привычно проверяя, как ходит в ножнах «львиный» клинок. После эзелхардской прогулочки «забияки» как-то незаметно оказались под крылом Фельсенбурга. Вышло удачно, и через пару недель штабные бумагомараки приписали каданцев к охране командующего, только не напрямую, мол, много чести, а через все того же Руперта. Теперь «забияки» рыскали вокруг ползущей к Доннервальду армии, а добычу волокли Фельсенбургу. С Бруно прежде не вылезавший из взысканий наемник предпочитал лишний раз не сталкиваться, а значит, дело не терпело отлагательств.

— Ну? — осведомился у соскочившего с коня каданца Руппи. — Что за спешка?

— Белоглазый, господин полковник, — не преминул помянуть новый чин Штурриш. Бродяга повышению Фельсенбурга радовался больше самого Руппи: ходить под началом пусть и гвардейского, но капитана самолюбивому малышу не нравилось.

— С начала.

— Есть с начала, — с неожиданной злостью рыкнул «забияка». — Семеро мушкетеров из передового полка наладились дезертировать, отстали от своего батальона и укрылись в каких-то поганых оврагах, но мои парни прохвостов заметили. Догнали, попробовали окружить, но эти… мушкетеры заскакали по склонам не хуже горников. Рисковать коняшками мы не стали, перестреляли гадов, и все дела. Вот только этот… полез в драку, не оглядываясь на приятелей. Ну и остался в живых. Пока.

— Штурриш, — непонятное нужно прояснять сразу же, — вы — и не рады стычке? Почему?

— Злюсь, — буркнул капитан. — Уго подбили. Похоже, с концами, а мы к вам вместе вербовались. Вдевятером пришли, после Трех Курганов двое осталось…

— Сочувствую. — Руппи перевел взгляд на дезертира, тот выглядел соответственно своему положению: мундир подран, физиономия в синяках и ссадинах, но на вид вполне вменяем. Угрюм, что и понятно, испуган, насторожен. Ничего необычного, хотя этот, как его, Оксхолл тоже пеной поначалу не исходил.

— Когда брали, как себя вел?

— Правильно вел, — смысл вопроса Штурриш уловил с ходу. — Ощерился, тварь эдакая, глаза выпучил и попер. Пока прикладом по хребту не приласкали, отмахивался, да еще с рычанием! Лошадь Уго напугал, та беднягу под удар и подставила. Мы с этим… возимся, а остальные по круче уходят, ну и пришлось… гм… как уток.

— Дальше понятно, а жить уроду — до ужина. К Вирстену.

— Вот! Пускай его кошки в закате кормят. Тухлыми крысами.

— Это уже не наша забота. — Закон к дезертирам и прежде был суров, но после Эзелхарда Бруно дезертирство объявил еще и государственной изменой, заодно создав Безотлагательный трибунал, разбиравший дела в течение дня. Председательствовавший там начальник канцелярии, помимо вредного характера, был еще и ярым законником, уступая в этом разве что папаше Симону, вот и выносили исключительно смертные приговоры. С полного одобрения Руппи, хотя его мнением никто не интересовался.

Лезть назад в карету смысла не было, а лишний раз любоваться на начальство… Бруно не Олаф, не прежний Олаф! Руппи свистнул, подзывая Морока, рысившего, на зависть рейтарам, рядом с каретой, и вскочил в седло, намереваясь проехаться вдоль штабной колонны и проверить разъезды, однако узреть фельдмаршала все же пришлось. Господин командующий, проявив умеренное любопытство, вылез наружу и потребовал Штурриша. Выслушал, посмотрел на изловчившегося бухнуться на колени преступника, пожал плечами и махнул рукой, мол, везите куда сказано.

— Обычный трусливый мерзавец, — объявил он, — и не надо мне тут про одержимых. Курьер выезжает в восемь утра, к этому часу письмо в Штарквинд должно быть у меня.

— Да, господин фельдмаршал, — заверил Руппи и послал Морока в галоп. Объяснить старому быку, что в бочке, которую он катает, сидит змея, возможным не представлялось.

2

«У Ирэны остался только брат, — переживал Ариго, — но мы с Валентином в одной армии и не сможем вернуться до весны. Я был бы спокоен, зная, что Вы простили моей жене ее сестру, но не знаю, возможно ли это. Лионель, с которым мы перед моим отъездом в Альт-Вельдер перешли на «ты», дарит нам с Ирэной неделю счастья, но кроме дел и слов есть то, что Вы, желая мне добра, станете держать при себе. Я не из чутких, но моя жена одно лицо с покойной сестрой…»