— Спросить. Бруно «быкодеров» вперед угнал, невзирая на позднее время. Кого ждем?
— Вообще-то фельдмаршал мне не докладывает.
— Горники?
— Скорее всего. Ничего про ваши летние подвиги не скажу, не видел, но сейчас загнать нас в угол легче легкого. Разве что бросим обозы и артиллерию, только Бруно — не Савиньяк, и за нами не одна армия бегает, а две. Да и с Доннервальдом ни малейшей ясности, пятерых курьеров отправили, и с концами… Мы говорим о
— О раках? — Макс обернулся, увидел штабного адъютанта и быстро кивнул. — Ну да, голубые, раза в полтора больше обычных, и живут только в этой речонке.
— Тогда это дезертиры, — хохотнул Руппи. — Паршивцы воззвали перед боем к Леворукому, помоги, мол, удрать, а тот велел прыгнуть в воду и ни о чем не беспокоиться. Так до сих пор и сидят… Добрый вечер, капитан.
— Добрый вечер, господин полковник. Вас хочет видеть епископ.
— Опять?
Кривить физиономию наследник Фельсенбургов выучился лет в семь. Когда понял, что маму огорчает радость, с которой ее «милый, милый принц» срывает хорошенькие камзольчики и мчится на урок фехтования или верховой езды. Недовольные мины выручали Руппи до самого отъезда на флот, где он почти разучился лицемерить, теперь вновь пришлось. Полковник Фельсенбург кривился по самым разным поводам, причем с полного одобрения отца Луциана, чьим вниманием Руппи ну просто ужас как тяготился. Ему сочувствовали, особенно адъютанты фок Вирстена.
— Сожалею, — капитан красноречиво закатил глаза, — но святой отец настаивает.
До постоялого двора, усилиями генерал-интенданта превращенного в приличный ночлег, добрались вместе. Под болтовню о все тех же раках — при штабных Руппи не откровенничал. Рейтары на подступах бдили, не придерешься, красавцы фок Вирстена внутри ограды тоже выглядели пристойно.
— Вам сюда, — адъютант остановился возле приставной лестницы. — Поверьте, его преосвященству предлагали более удобное помещение.
Предлагали, но сопровождающий богоспасаемую армию «лев» скромно устроился на чердаке — и к небесам поближе, и не подслушать.
Наверх стосковавшийся по мачтам Фельсенбург взлетел почти с наслаждением; отец Луциан был один и собирался откушать. Совсем как в Эйнрехтском аббатстве.
— Ужин готов, — агарисец кивком указал на накрытые досками козлы. — Не чинитесь, считайте, что вы… в Адрианклостер.
— Уже считаю, — Руппи уселся на другие доски, скрипнуло, но выдержало. — Отец Луциан, мне будет проще не чиниться, если вы будете знать, что я считаю вас магнусом Аристидом.
— Это не повод давать подливе остыть, — предполагаемый магнус отломил кусок лепешки и обмакнул в упомянутую подливу. — Я не намерен вам лгать, но сперва скажите, чем вас не устраивает странствующий епископ.
— Всем. — Позволять мясу остыть в самом деле было глупо, и Руппи не позволил. — Настоятель Адрианклостер сам в епископском чине, однако с вами ведет себя, как шаутбенахт с адмиралом цур зее. Мне ссудили немалую сумму, но вряд ли вы привезли ее с собой, значит, это золото Адрианклостер, а вы распорядились им единолично. И, самое главное, вы говорите об исходе из Агариса так, как Олаф… адмирал цур зее Кальдмеер — о своем решении прикрыть купцов и вести бой до ночи. Я имею в виду, что так говорят о собственных ошибках.
— Я рад, что мы встретились, брат Ротгер. — Есть «лев» не бросил, Руппи тоже. — Позвольте второй вопрос: что вы думаете о близнецах Савиньяк? Поверьте, я не увожу разговор в сторону, напротив.
— Бруно меня как раз сегодня спрашивал о маршале Эмиле, я мог лишь повторить чужие слова. Маршала считают никаким политиком и отличным военным. Раньше думали, что как генерал он лучше брата, после Гаунау и Ор-Гаролис Лионеля ставят выше.
— Неудивительно, но доказать это, пока Эмилю не достанется сопоставимая война, невозможно. Полагаю при этом, что для Проэмперадора у вас должны найтись собственные слова.
— Брата Ореста он поймет.
— Надеюсь, и все же — как вы лично оцениваете Лионеля Савиньяка?
— Он производит очень сильное впечатление, таких нужно принимать всерьез. — Агарисец ждал, и Руппи добавил: — Мне кажется, маршала Лионеля заботит то же, что и вас.
— Что не может не радовать. Вы угадали, я рассказывал вам о своей ошибке, но я не Аристид. В ордене я второй, мои решения может отменить лишь магнус, но он этого не сделает, по крайней мере, в том, что касается Дриксен. В целом же орден Славы можно было бы сравнить с домом Савиньяк, окажись главой фамилии Эмиль. Уже без малого Круг некоторые из «львов» становятся, скажем так, трехцветными кошками. Порой мы переходим в другие ордена или даже покидаем лоно Церкви, но остаемся адрианианцами в том смысле, что следуем путем Адриана, только не к устью, а к истоку.
— Могу я спросить, почему вы здесь?