Серебряная чаша

Пока старик ювелир говорил, Василий внимательно рассматривал вещицу. И еще он подумал, что эта корона будет прекрасно смотреться на голове красавицы Поппеи.

— Не знаю, известно ли тебе, но сейчас в Риме в моде опалы. Все знатные дамы города о других камнях и слышать не хотят. Сам я предпочитаю рубины и сапфиры. Но что поделать. Мне, правда, удалось отыскать несколько черных опалов. Надо признать: редкой красоты камни.

Поколебавшись немного, он все же открыл один из ящиков стола, достал огромный камень и протянул его гостю.

Он был темным, но светился. Светился каким-то странным темно-зеленым светом. Словно предгрозовое небо. Казалось, внутри камня полыхает пламя. Необычного цвета, оно пугало и одновременно завораживало. Без сомнений, камень был замечательный.

— Рубины тоже будут, — продолжал объяснять ювелир. — От бирюзы я отказался, а вот сапфиров будет много, очень много. — Глаза старика засияли от возбуждения. И ничего удивительного в этом не было, ведь всем известна любовь евреев к сапфирам. Они верили в то, что сияние этих камней способно вернуть силу уставшим глазам, и даже остановить кровотечение страшных ран. — Мне удалось раздобыть великолепные сапфиры… и перидоты… Ну и, конечно же, аметисты. Как же без них?

— Эта корона будет стоить целого состояния.

— Добавь еще сюда каркас, который будет сделан из золота. И все камни… Даже если сложить вместе золотой виноградный куст Аристобула и ожерелье Лоллии Полины, то все равно цена короны будет значительно выше. — Старик наклонился вперед и заглянул в лицо молодого человека. — Я не знаю, долго ли ты пробыл при дворе, юноша, но, может быть, ты слышал, что император мечтает о новой столице? Более красивой и чистой. Он считает Рим шумным, переполненным и зловонным. Так вот, чужеземец: денег, которые он заплатил за эту корону, хватило бы на то, чтобы снести старый зловонный квартал и построить новый, чистый и красивый. Но эта работа принесет мне большой доход. Очень большой. И деньги эти будут применены с большей пользой для людей, чем те, что пошли на украшение очаровательной головы Поппеи.

Старик убрал опал обратно в стол, затем поднялся подошел к двери и осторожно приоткрыл ее. В доме царила мертвая тишина, не было слышно ни шороха. Подождав несколько секунд, Элишам подал знак молодому человеку приблизиться.

Действительно, все говорило о том, что дом погрузился в сон.

— Кажется, теперь я могу проводить тебя в твою комнату. Ты закроешь дверь на засов и не будешь ее открывать никому. И только услышав специальный стук (два раза с перерывом и два раза быстро), впустишь гостя. Им будет слуга, которого я введу в курс дела. Самое главное — ни в коем случае не подходи к окну. Слугу зовут Иосифом. Он родился а Долине сыроварен, в Иерусалиме. Он глуховат, но зато очень предан.

— Я сделаю все, чтобы не подвести тебя. Правда, от меня так мало зависит. И ты так рискуешь ради меня!

Ювелир положил ладонь на плечо молодого человека.

— Ты встал во весь рост и не побоялся сказать о своей вере самому Нерону. Я же, скрывающий свою веру, должен помогать тем, кто попал в опасность. И я делаю это от всего сердца. — Он прикрыл лампу медным абажуром, чтобы приглушить свет, но прежде чем отправиться в путь по темному коридору, старик добавил: — Завтра утром я приду к тебе и мы вместе подумаем, как сделать так, чтобы ты незаметно покинул Рим.

3

По сравнению с комнатой наверху, кабинет ювелира имея просто спартанский вид. Помещение, в которое старик привел Василия, было просторным, хорошо проветренным и обставленным дорогой мебелью. Одну из стен комнаты покрывал рисунок, изображавший собой замысловатый план города Иерусалима. Окно было открыто, и слабый ветерок колыхал длинные опоры.

Сон не шел к Василию. Сбросив сандалии и сжав кулаки, Василий ворочался, словно медведь в берлоге. Он никак не мог избавиться от воспоминаний сегодняшнего вечера, а воспоминание о Юли-Юли, прикованной к стене, буквально преследовало его. Ведь должен быть способ спасти ее. Должен! Но какой? И каждый раз, резко поворачиваясь, он стукался головой о стену.

В изнеможении он откинулся на спину, полежал немного в таком положении, затем встал, зажег лампу и, держа ее в руке, подошел к плану Иерусалима. Свободной рукой он стал прослеживать по нему путь, по которому они с Деворой бежали от фанатиков. Тогда, покинув Храм, они ринулись в бедные кварталы Долины сыроварен.

Отойдя от стены, он подошел к столу и поставил лампу. Патом приблизился к ванне с теплой водой. Поколебавшись немного, он все же скинул одежду и очень тихо залез в воду. Он очень надеялся, что она успокоит его нервы, но почти тут же мысль о Юли-Юли стала свербить с удвоенной силой.

«Что же предпринять, чтобы помочь ей?»

Он умирал от усталости и все же никак не мог заснуть. Тогда он начал мерить комнату шагами, Но ноги от усталости уже не слушались его. Тогда он рухнул на один из стульев у окна. Он хотел выглянуть, но потом передумал.