Серебряная клятва

Сестрица схватила его за руку – ладонь была взмокшая, тоже горячая. А он не знал, что думать, что отвечать. С детства сестра мало чего боялась, поход выдержала не один. Неужто мать в ней проснулась, вот так вдруг? Когда только родила, не было подобного, совершенно неинтересен ей был гукающий младенец, Ксильро и тот был к сыну ласковее. А теперь? Впрочем… можно понять ведь. Третий год идет Хельмо. Яснее он глядит, говорить пытается, вовсю изучает то, что попадается под руку. Страшнее такого бросать, уже не кусок мяса, а человек, да еще и несмышленый.

– Наш… – Элия сглотнула и повторила горькую мысль Хинсдро: – Хельмо… останется сироткой.

И она ткнулась ему в колени, заревела пуще. Как бы ее снова не вывернуло, кафтан попортит… но Хинсдро не двигался, сидел, глядя в переплетения черных веток. Проклятый Грайно. Глупый Вайго. Поганые все эти красные петухи.

– Не останется, – сказал наконец он и положил руку сестре на макушку. Не то чтобы верил себе, но продолжил: – Чушь, никто тебя не убьет. Жаль, конечно, что долг для тебя первее всего и ты даже не думаешь с нами остаться…

– А царя бросить? – Элия опять на него глянула сквозь слезы, но теперь колюче, сердито. – Не могу так… сам знаешь.

Может, и знает: такая она, царева любовь и любовь к царю. Любит Вайго Элию и Ксильро, зовет своими соколами. Так же он зовет одного лишь человека, это честь. Хинсдро вздохнул. Они помолчали, а потом сестра села и прижалась к нему, снова ухватив за руку.

– Хинсдро… – Она назвала его по имени нормально, мягко. – Хинсдро, слушай, если нас убьют, ты его не оставляй. Пожалуйста. Царь позаботится, Грайно тоже, но ты пойми: я не о том, чтоб просто в люди вышел. – Заикаться она все же начала. – Я про… про… ты же меня когда-то любил, хоть немного, я про это, я…

– И люблю, – глухо сказал он, понимая: не может иначе. Элия опять зашмыгала носом. Что тут ответишь? Надо утешить, завтра в поход. – Хорошо. Конечно. Если что-то случится, я выращу. И не оставлю. Все равно у меня самого… – он криво усмехнулся, – как ты заметила, действительно нет жизни. Я-то с кем попало не…

Сестра стукнула его по спине, довольно сильно, и он отмахнулся. В конце концов, к чему бранить Ксильро? Да, не ладили в детстве, да, Ксильро одного поля ягода с Грайно и царем, но не поспорить ведь: любит сестру. И сына любит, с рук все не спускает…

– Спасибо, – тихо сказала Элия, и они вскоре вернулись на пир. А уже через несколько месяцев Хинсдро пришли вести о ее смерти, и Хельмо правда пришлось забрать.

Оказалось совсем несложно его полюбить. Проще, чем Хинсдро думал, ведь тогда казалось, что от сестрицы сыну достались только серые глазищи, а от Ксильро – буйные светлые кудри и тонкий овал лица. Живость и интерес к военному делу тоже достались, но в остальном… В остальном это было иное существо – ласковое и чистое, удивительно честное. Проблемы бывали, только когда при нем кого-то обижали или когда ему взбредала в голову излишне смелая идея. Он не дерзил. Не заводил плохих друзей. Тянулся к знаниям. В ранние годы Хинсдро порой казалось, будто это… нет, конечно, нет, но будто это его сын – чуть лучше, храбрее, в другую сторону глядящий, – но его. От одиночества и тоски он крепко хватался за эту ложь. А потом о дружеском должке вспомнил Грайно и пришел, чтобы снова все испортить. Будь. Он. Проклят.

– Отец, а я помочь могу? Могу? – Тсино выдернул Хинсдро из воспоминаний, удивленно зыркнул на его сжавшиеся кулаки. – Что? Обидел я тебя чем, надоел?

– Нет, нет… – пробормотал он. Дышалось плохо, по спине тек пот. Они уже вошли в просторные сени терема, вокруг сновала челядь: додраивала окна и полы, таскала лавки, перекликалась. Тсино явно заражала эта суета. – Что ты хочешь сделать?

– Что угодно! – опрометчиво заявил Тсино, и Хинсдро не отказал себе в удовольствии.

– Тогда на кухню иди. Зайцев потрошить, скажи, что я разрешаю. Любишь ратный бой – люби и такое. Хельмо твой вон зайчатину обожает, если я ничего не забыл.

К его удивлению, Тсино нисколько не почурался грязной работы, радостно подпрыгнул и, на бегу кинув в руки дядьке свой нарядный кафтан, умчался за ближайшей кухаркой, как раз тащившей большую корзину репы. Неужели правда на все готов был? На все ради ненаглядного «братца»?

Пусть так. Только бы готов на все был он один.

Снедаемый совсем уже мрачными мыслями, Хинсдро отдал еще пару распоряжений к празднику, выбранил полового за непонятное грязно-черное пятно в углу и надолго затворился в своих покоях. В зеркале он на минуту увидел кого-то другого, но не придал этому значения.

3. Тот, кто придет с мечом

С высоким криком из Охотничьей башни вылетел сокол, росчерком прорезал небо, описал широкий круг. Позднее время выбрал для охоты – так подумал Хельмо, провожая птицу взглядом. Против закатного солнца она быстро превратилась в угольный силуэт и так же быстро сгинула из мыслей.