Серебряная клятва

– Зд-дравствуй… – лепечет в ответ, мягко и благоговейно.

Грайно склоняется – ей-богу, сокол над гусенком. Статный, поверх кольчуги накинут отороченный мехом кафтан, позвякивают в черных прядях бубенцы. Хинсдро еще только хромает к племяннику – а Грайно уже протягивает жилистую руку, всю в перстнях, и мальчик, в восторге от такого панибратства, ее пожимает.

– Здравствуй, мо́лодец! – Грайно подмигивает, косится на Хинсдро и быстро, не ходя вокруг да около заявляет: – А я вообще-то к тебе пришел. Звать тебя в ученики.

Тяжела дорога через двор, развезла все Зеленая Сестрица. Надо было палку взять, но с палкой Хинсдро старается не ходить, стыдно, тем более при воеводах, скачущих шустрее гончих псов. Наконец доковыляв, он останавливается у Грайно за спиной: не дает что-то подойти ближе. И не надо, видно уже, что у Хельмо на лице. Не то, на что надеялся.

– Что… п-правда? – Тот распахивает глаза еще шире. – Меня?..

– Правда, – кивает Грайно, но спохватывается: понимает, что так запросто нельзя, почуют подвох. – Только вот проверю сначала. Слегонца. А ну-ка… поднимешь?

И он вынимает из ножен палаш – в длину-то не многим меньше самого Хельмо, а тяжеленный… Вкладывает украшенную бирюзой рукоять прямо в маленькую ладошку, отступает и нагло опирается Хинсдро на плечо. Ленивое движение – с любопытством склоняет голову, так, что снова смешливо звякают бубенцы в волосах. Шепчет:

– Смотри, смотри…

Хельмо и глазам не верит, и ушам, но пальцы сжимает, не колеблясь. И – удивительно – действительно взмахивает смертоносной бандурой, даже делает почти круговое, почти красивое, почти опасное движение… его, правда, заносит в конце, и Хинсдро замечает: он потянул кисть, в ней даже хрустнули тоненькие суставы. И все же он не разжимает руку, быстро обретает равновесие, поднимает смущенно глаза. Разумеется, Грайно широко улыбается. Доволен. Хлопает в ладоши коротко и веско:

– Добро, добро! В отца, в мать! – Склоняется снова. – Так что, пойдешь ко мне?..

Тишина дрожит над грязным двором. Хинсдро ловит взгляд Хельмо – вопросительно-счастливый, по-прежнему недоверчивый и… просящий. Да, просящий. И, как ни ноет сердце, как ни ноет нога, слова нужны одни. Хинсдро говорит их, не зная, сладил ли с тоном, сделал ли его достаточно ровным или что-то прорвалось лишнее, огорченное:

– Чего смотришь? Тебя ведь спрашивают. Хочется – иди. Я…

«Я тебе не хозяин». Но он добавляет вместо этого:

– Я благословляю.

И просиявший Хельмо горячо выпаливает, возвращая воеводе палаш:

– Да! Спасибо! Да!