Серебряная клятва

– Эй… – Мир раздвоился, в душной зале стало вдруг холодно – будто в лед превратились все кости разом. Солдаты все глядели, и каждое лицо было что отражение: полно или ужаса, или гнева. – Эй, эй… – Янгред прижал ладонь к груди Хельмо, ощупал шею, но замер: голова склонилась, как у мертвой птицы. Сердце не билось. Глаза были закрыты, черты окостенели. Костенело и тело, по нему с каждой секундой разливался жгучий, страшный, ни на что не похожий жар. Конечно… он явился без кольчуги, подметилось отрешенно. Впрочем, она бы не спасла.

Дэмциг велел кому-то держать бояр на прицеле, грузно побежал навстречу. Вдруг зарыдала одна эриго, но замолчала: на нее зашипели подруги. «Не плачь, дура, не смей, не накликай!» И поступь, и голоса Янгред слышал как сквозь воду, а может, они мерещились. Другие слова бились в висках, снова и снова: «Я люблю его. Нам нечего делить». Множество слов, в которые он так и не поверил. И все равно дурак. Нужно было ломиться сюда всеми правдами и неправдами, нельзя было уступать, нельзя было…

– Хельмо!.. – выдохнул Янгред, встряхнул его впустую, и тут же осознал, что, возможно, делает хуже, вообще не знает, что делать. – Проклятье! – Обхватив одной рукой плечи, поднес другую к серым губам, по новой ощупал шею над воротом, сжал запястье. Все же уловил, кажется, слабый ток крови. Вскинулся, и Дэмциг споткнулся на ровном месте, застыл столбом. Понял. Сложил руки, словно молясь. Что-то забубнил.

Все теперь глядели на Янгреда, только на него. Даже некоторые солдаты жались друг к другу, точно беспомощные козы. Было ясно: никто не собирается отдавать никаких приказов, просто не знает, что и кому приказывать. А приказ нужен, иначе скоро сюда сбежится много тех, кто сделает все только хуже. Впрочем куда хуже?

– Янгред, – просительно пролепетал Хайранг и покосился на царя, который замер, уткнулся лбом сыну в грудь, до сих пор не смел даже его приподнять. – Что нам…

«Убейте его». Это и только это рвалось, стоило глянуть на широкую сутулую спину. Нутро перекрутило, Хельмо, которого Янгред все прижимал к себе, словно горел, а лица вокруг – даже Дэмцига, Лисенка, царевича – казались чудовищно искаженными, напоминали Шелковую Мистерию масок, скорбных, испуганных, злых. Несколько масок – пьяных, ничего не понявших – смеялось за дальним столом. Нет… Нет, так нельзя. Кто, если не он? И Янгред глубоко вздохнул, мягко опустил Хельмо на пол, кивнул на царя и велел:

– Вяжите его. И в темницу. Охрана усиленная, можно кого-то из восьмерицы.

Он не услышал, но почувствовал, как все выдохнули. Ожил, завертелся, стал обычным уродливый масочный мир. Дорэн и Лафанцер подошли вплотную, схватили Хинсдро и подняли, отрывая от сына, – царь не вскрикнул, не рванулся, только опять провыл что-то сквозь зубы. Хайранг, тоже подойдя, сдернул с его указательного пальца золотое кольцо, повертел в руках, а затем, в чем-то уверившись, поднял над головой и огляделся.

– Царев перстень? – спросил он и повторил громче, злее: – Царев?!

– Измена! – завопили снова среди пирующих, уже громче, в несколько глоток.

– Убивают!

– Измена, измена!

Было ясно: гости все больше приходят в себя. Еще немного – и начнут ломиться на волю, немного – и придется стрелять. Собственные солдаты нервно скалились, поднимали пистолеты, но оружие было и у стрельцов. Вопли нахлестывали один на другой; у Янгреда в голове они дробились и будто отскакивали от мозаичного пола, где все лежал царевич, пусто глядящий перед собой. А в груди кипело бешенство, рука рвалась к поясу: тоже вынуть пистолет, проредить визжащую, орущую шваль. Пусть замолчат. Пусть только замолчат, ведь их крики хуже ножей. Но сорваться и поднять оружие Янгред не успел: в стороне, где-то над головой, раздался вдруг шепот, хриплый, просящий:

– Закройте ему глаза. Закройте…

Царь. Командующие – и Дорэн, и Лафанцер – оба вздрогнули и не двинулись, только крепче сжали тиски на чужих плечах. Но дома у них были семьи. Они понимали.

– Закройте… – все шептал, шелестел Хинсдро. – П-пожалуйста…

Удивительно, как легко было различить мольбу среди заполошенных воплей. Янгред ее услышал; задохнулся от дурноты и окончательно осознал: кончено. Да, все кончено. Дом? Дом здесь? О боги, и он поверил? Все тут так же, точно так же, как среди льда и пепла, нет, хуже, потому что это еще и прикрывают высокопарной ересью о доверии. А он… он сам дал слово чести, сам его исполнил, сам явился сюда и привел на убой Хельмо. Не сам ли виноват в том, что пришло в гнилую голову царя, как это повернулось, как…

Мысли оборвались. Их сменил мелодичный смех. «И вы позавидуете мертвым…»

Взгляд сместился, поймал рыжие подтеки на полу. Морошковое вино, Хельмо подмешали отраву в морошковое вино, которое, хотя Янгред и угощал бояр, больше никому не понравилось. Конечно, проклятье, морошковое вино, ведь тогда можно справедливо задать вопрос, откуда оно на пиру. И другой: «Ключи? Тебе ключи, убийца?..»

– Закройте… пусть он не видит… – твердил Хинсдро, безумно глядя в пустоту. А мальчик все смотрел на отца, на брата, на тех, кто, чуя беду, не помешал.