Серебряная клятва

«Главное, чтобы людоеды не пришли раньше».

Тсино продолжил расписывать, как замечательно было учиться военным премудростям с Хельмо. Хинсдро смотрел на его оживившееся лицо, кивал и мрачно думал. Что бы ни ждало впереди, как бы все ни повернулось, даже если Хельмо сделает, что велено, и вовремя…

– И он еще ругался. Он звал меня неуклюжим жеребенком, когда я что-то делал не так. А Хэно слишком хороший или боится, потому что я – твой сын. А как можно нормально учиться, если тебя не ругают? А еще он какой-то толстый…

…Тсино лучше услать. Спрятать где-нибудь в Цветочных королевствах, в той же Ойге, где помогают всем и особенно поддерживают Свергенхайм. Пусть переждет подальше и от чужих, и от своих грозное время, время возможной осады и плена, битв и интриг.

«Время, когда я действительно могу сойти с ума. Не как Вайго, но мало ли».

– …У каждого ведь должен быть кто-то умнее и сильнее, да? – чирикал сын. – Хельмо сам всегда равнялся на своего Грайно. А ты помнишь Грайно?!

Снова он – холод. И снова то, от чего вроде бы удалось уйти. Видимо, нет, еще одно неотступное проклятье. Хинсдро посмотрел в окно. Город уже совсем потемнел, золотились лишь редкие огни на башнях. Сумеречный воздух вползал в комнату; с ними вползала и почернелая, набухшая от прошлогоднего снега, тяжелая память.

– Конечно. – Невидящим взглядом Хинсдро уставился на свечу. Надеялся, что сухой тон упредит сына от дальнейших расспросов, но тот, наоборот, впился намертво:

– Хельмо очень его любил. И все любили, так Хельмо говорил. А ты?

– Ну и что еще говорил тебе Хельмо?! – Вопрос прозвучал резче, чем Хинсдро сам хотел, и он устыдился этой резкости. Тсино недоуменно засопел.

– Чего это ты злишься?

– Да нет, нет, я не… – забормотал Хинсдро, не смея поднять глаз. Пламя на фитиле дрожало от ветра, а чудилось, будто кривляется:

«Какой правды боишься? Какой? Той, что про васильковые венки, или той, что про медвежью шкуру?»

– Лучше бы он побольше рассказывал тебе по делу, а не кормил байками. – Хинсдро нашел наконец, чем оправдать вспышку. – А Грайно был сорвиголовой, как и многие прежние воеводы, и это все, что тебе нужно знать. Нет его больше. И прочих нет. Сейчас сложно сказать, к добру ли, но это так.

– Почему сор-рвиголовой??? – не унимался Тсино.

Он склонил голову, тени заплясали на его тонком лице. Зачернили скулы, наполнили тьмой глаза, ожесточили линию рта. Бес, ей-богу, глядит еще так пытливо. Подумалось вдруг: а верно ли юлить? Отговариваться делами минувших дней, твердить «Нет его», злиться? Не проще ли проговорить раз и навсегда? Не правильнее ли вложить в этот цепкий ум правду или что-то на нее похожее? Отмерить, взвесить, превратить праздное любопытство в разумное союзничество. Чтобы никто потом не попутал и не сманил. Особенно Хельмо, если, не дай бог, узнает однажды больше, чем знает сейчас.

– Доля такая, – тихо заговорил Хинсдро, постаравшись оживить голос, придать ему хоть каплю тепла. – Все-таки нас уже тогда окружали враги, точнее, жадные люди, желавшие что-нибудь от нас отщипнуть. Одна только граница Осфолата была сплошь дырявой, лунные рубили наш лес и воровали самоцветы, ходили в Острару как к себе домой. И это не говоря о разбойниках, кочевниках, пиратах на прочих направлениях.

– Сейчас вроде не так, – задумался Тсино.

Хинсдро криво улыбнулся: да-да, Грайно и прочих есть за что поблагодарить. Шваль всякая годами помнила давние побоища, даже в безвластие наглела меньше, чем могла, и останков могучей армии Первой династии хватило, чтобы ее утихомирить. Да только выходит время: теперь Лусиль, теперь Инада, то ли еще будет…

– Борьба, расширение территорий, возведение крепостей – все это стоило дорого, и в золоте, и в жизнях, – продолжил он. – Многие считали, что казну распределяют неправильно. Оборона обороной, но лучше бы осваивали нераспаханные земли, строили дороги получше, открывали больше школ, да и университеты бы не помешали – смешно ведь, у нас он один поныне, а у Цветочных и у Лунных – десятки.

Тсино закивал. Хинсдро вздохнул и перешел к самому сложному:

– При Вайго Дума строилась иначе, в ней были обычны дрязги. Там уживались два лагеря: собственно думный и ратный, меж которыми Вайго разрывался. Проблемой были… скажем так, и его личные склонности: он любил воевать, на месте усидеть не мог, когда любимые красные петухи… – невольно Хинсдро скривился, – куда-то шли. «Университет в Ойге хороший, шлите детей пока туда, – говорил он. – Окрепнем – все и достроим». Воеводы чувствовали свое преимущество. Оружие и лошади закупались в избытке, вольные города один за другим падали к царским ногам. Тоже требовали денег. И людей.

Тсино ничего не спрашивал; судя по взгляду, чувствовал: начинается важное.