Показалось, что с той стороны прозвучали шаги – тихие, осторожные. Янгред толкнул двери еще, но то ли они делались с расчетом на штурм, то ли все силы порастерялись за день. Тогда, шепотом ругаясь, он просунул меж створок меч. Расширил щель, потом – убедившись, что препятствием служит задвинутый засов, – разрубил его. Толкнул снова. Двери отворились. Но огромная, золоченая, увешанная гобеленами зала была пуста, как и троны.
– Эй! – все же крикнул он еще раз, медленно убирая меч. Он не собирался угрожать градоправительнице, если застанет ее живой, а если нет, оружие вряд ли пригодится. – Не бойся. Хельмо простит тебя. Он, кажется, всех прощает.
Янгред не знал, зачем добавил это. Это не было воззванием, прозвучало слишком глухо. Скорее, отголосок собственных мыслей: за день он многое понял о новом союзнике, хоть и не разобрался пока, что с этим делать. Вздохнув, он пошел вперед. Стоило осмотреться: вдруг где-то есть, например, тайный ход?
С голубых гобеленов таращились морские чудища: спруты и аспидохелоны[6]
, русалки и мурены. На серебристых изображались сцены из вольной жизни города: пиратские суда, заходящие в гавань, пышные мистерии жрецов, даже оргии. Черные гобелены показывали битвы – не получилось рассмотреть выцветшие знамена воинов, но Янгред не сомневался: он видит покорение Инады. Черный цвет для черной исторической страницы.Кое-что вдруг привлекло внимание, заставило остановиться у последнего гобелена и присмотреться. Вайго Властный – статный, длинноволосый, легко узнаваемый – был вышит золотом. Единственная золотая фигура среди всех, она точно светилась. А рядом, рука об руку, высился кто-то серебряный, явно шелковых кровей. Кто? Тогдашний правитель Инады? Нет, городом прежде правил совет, Карсо здесь – первый наместник… На мысли не удалось задержаться: впереди снова раздались тихие шаги. Янгред ринулся на шум и распахнул новые двери – тоже богатые, с русалками. Снова никого, и в следующих покоях, и дальше – но теперь шум вел его, а порой казалось, что он слышит и дыхание. Похоже, Имшин устала. Скоро все кончится. Хорошо бы она попалась кому-то в других комнатах, не хотелось ловить ее самому. Но выбора не было. Главное, чтобы не причинила себе вреда, Хельмо с ума сойдет.
Из большой танцевальной залы Янгред вылетел в новый коридор – у́же, темнее. Браслеты звенели слева, шум удалялся словно в никуда, но тут взгляд упал на винтовую лестницу – за скульптурой кита, в глубокой нише. Янгред бросился туда и убедился: по ступеням кто-то мчится вверх. Браслеты звенели все громче, испуганнее и ближе.
Собравшись с силами и ускорившись, он наконец увидел фигуру впереди – бордовая накидка развевалась от бега. Он рванул вперед, схватил ее за край, но она так и осталась в руке – а сама Имшин выскочила на крышу и захлопнула тяжелую, на этот раз грубо сбитую дверь. Со второй попытки Янгред ее распахнул, выскочил на воздух. Соленый ветер тут же ударил в лицо, и помимо воли он шатнулся, зажмурился, замер, переводя дыхание. Проклятье… тут даже природа словно за эту мятежницу.
– Имшин! – наконец позвал он, открывая глаза и делая пару шагов.
Крыша была широкая, устланная перламутровой черепицей и почти пологая. Море дышало холодом далеко внизу – в шепчущих волнах тонул багровый шар солнца. Воду можно было бы увидеть лучше, если пройти дальше. Имшин видела – стояла у самого края, прямая и спокойная. Смуглые плечи и спина были нагими; лишь черный лиф прикрывал острые лопатки. Волосы развевались гривой чудовища. Она не шевелилась.
– Тебе некуда бежать, – прошептал Янгред.
Ветер, похоже, донес слова: Имшин словно очнулась, опустила руки, сцепила за спиной. Закат напитал браслеты солнечной кровью.
– Я добежала. – Она сказала это ровно, не оборачиваясь. – Это тебе далеко.
Янгред приблизился еще на несколько тихих шагов.
– Послушай. Я понимаю, ты предпочла бы говорить с Хельмо…
Имшин рассмеялась – резко, неприятно. Встала вдруг на одну ногу, другую подхватила и, совершенно прямую, подняла к виску, повернулась так вокруг оси, будто танцуя, танцуя у самого края и дразнясь… «Мне нипочем ветер. Нипочем высота. И вы». Янгред в этот раз не шелохнулся. Он снова чувствовал неладное – во всем этом безумном бахвальстве.
– Нет, – донеслось до него наконец. – Я не хочу.
– Подумай, ведь он простит тебя. Он, кажется, всех прощает.
Янгред неосознанно повторил то, что говорил в зале – громче, тверже. Шагнул вперед, но расстояние по-прежнему казалось огромным. Сколько было у него времени? И было ли? Что творилось у этой гордячки в голове?
– Присягни ему, – собравшись, он снова подал голос. – Отпусти людей на помощь царю, отпусти сама. Вы один дом. Ты не должна предавать своих, тем более в такое время.
Видимо, он ошибся. Имшин обернулась так, будто ее ударили, и на Янгреда уставились мрачные глаза, подведенные кровавым. В них серебром горело то, от чего он не решился продолжить. Не обида, не упрямство. Ярость.