Серебряная клятва

– Полно, полно, – шутливо усмиряет его дядя, приподняв руки. – Это в книжках прочтешь. А сейчас запомни-ка лучше. Берегись Дома Луны, да и всех чужих домов…

Дядя продолжает говорить, но Хельмо перестает вдруг его понимать. Видит ослепительный свет в окне, слышит в голове тяжелый шум. Встряхивается – тщетно. Пытается сглотнуть – сухо во рту. Щурится и видит: каменный Бог за дядиной спиной ожил, шевельнулся, опустил раскинутые руки, слушает с любопытством.

– Берегитесь чужих домов, дети, – повторяет всем дядя, веско и холодно.

И в странной печали склоняется мраморная длинноволосая голова.

* * *

Хельмо проснулся оттого, что стало холодно, даже зубы свело. Удивительно – задремал прямо у огня, пока одна из алых монахинь обрабатывала раны на его ладонях. Когда успел-то? Сначала Хельмо вроде бы с ней беседовал, вызнавая о быте этих загадочных девушек, потом слушал тихую напевную молитву, в которой эллинг просила Хозяйку скорее вернуть армии силы, потом начал искать слова благодарности… и вот. Какой стыд. Она наверняка обиделась.

Он осоловело осмотрелся, прислушался. Ни песен, ни разговоров – почти все, видимо, разошлось спать, только в отдалении по периметру темнели силуэты часовых. Погасли костры, еще недавно пылавшие вдоль реки цепочкой золотистых бусин; тот, у которого устроился сам Хельмо, тоже еле теплился. Янгред был здесь – пытался вернуть огонь к жизни, раздувая и щедро подбрасывая хворост.

– Привет, а где… – начал Хельмо без особой надежды.

Янгред обернулся. Та половина его головы, которая была ближе к огню, казалась продолжением рыжих языков. Хельмо протер кулаками глаза, избавляясь от наваждения, и сел прямее. Янгред насмешливо повел бровью и без труда угадал вопрос:

– Убежала. У них и без тебя полно обожженных морд, пораненных рук и усталых душ. Ну и к слову… не разевай рот, они у нас все неприкосновенны, это не эриго.

– Да я и не… – Хельмо, еще не до конца проснувшийся, все же осмыслил слова. Вспомнил синие глаза – единственное, что, кроме тонких пальцев, было доступно взору. – Забу-удь. Просто хотел сказать спасибо, она славная, а я даже не узнал, как ее зовут…

– Значит, прикрепим ее к тебе и твоей восьмерице, – решил Янгред и опять вскинул брови. – Заодно и я буду за вами присматривать, а то мало ли.

– Мало ли что? – смутился Хельмо. Янгред, заметив это, хохотнул.

– Я ревнивый собственник. Во всем. Просто знай это. Подчиненные уже знают.

Костер снова весело затрещал, потянулся к небу. Янгред все с тем же лукавым видом завалился на росистую траву рядом. Хельмо, так и не поняв намека, ткнул его в бок и вдруг понял, что спросонок упустил презанятную перемену.

– Где твои доспехи, огнейшество? Я думал, ты с ними сросся.

Янгред не стал отвечать на тычок; теперь он сосредоточенно вскрывал черную блестящую бутыль, которую притащил с собой.

– Серьезно? – невнятно пробормотал он, пытаясь выдернуть пробку зубами.

– Ну… да. Не понимаю, как в таком ходят.

– Ох, дикари. – Янгред оставил бутылку в покое и задумчиво на нее уставился.

– Кто еще дикарь! – Хельмо насупился. – Ну правда, как? Жарко ведь!

Он понятия не имел об этой стороне военного быта огненных. Солнечные избавлялись от кольчуг всякий раз, как ночевка предстояла безопасная, о воинах Свергенхайма же судачили, будто они неделями не снимают лат. Хельмо успел поверить. Увидеть сейчас простую черную сорочку, расстегнутый кожаный жилет и шнурованные по бокам штаны вроде тех, что носили приморские ловцы лошадей, было неожиданно. Хельмо даже стал осматривать одежду внимательнее, будто доспехи могли прятаться внизу, как прятались под мешковатым нарядом купца. От Янгреда это не укрылось; он лениво отозвался:

– Они разъемные, на них много потайных заклепок. Их элементы просто снять и надеть быстро, чтобы… да хоть справить нужду. Но… – Он вынул что-то из-за сапога. Это оказался тонкий винтовой стилет. – В чем-то ты прав. Наши доспехи – как вторая кожа или, скорее, панцирь черепахи. Видел черепах без панциря?

– Я вообще видел черепах только в книгах, – признался Хельмо.

Янгред снова принялся за бутылку. Подцепив пробку кончиком клинка и начиная осторожно его вкручивать, он сказал:

– Живой огонь. Это ведь живой огонь, Хельмо, металл хранит его дыхание. Броня приспосабливается к нам. Не вспотеешь. А еще под ней, к слову, не заводятся никакие… – он дернул рукоять вверх, и пробка с хлопком выскочила, – насекомые. Ну это так, если ты вдруг задавался вопросом.

– Задавался, – сконфуженно признался Хельмо.