Глаза его встречаются с дядиными – и улыбку можно забрать себе. Улыбки все достаются храбрым, кто-то знакомый говорил так, не сам ли царь? Дядя еще и мягко кивает: «Попробуй. Мы слушаем». И Хельмо тихо, стараясь искать одновременно и простые, и красивые фразы, точно ступая по обледенелой реке, начинает с древних времен:
– Род человечий самозародился из земли. И были первые люди невежественны и грешны. Не щадили они других тварей, не щадили друг друга, законом им служила сила.
– Верно, – дядя кивает вновь. На вставшего с лавки Хельмо глядят все больше детей.
– Грехов накопилось так много, что приманили они однажды Полчища Тьмы, – слегка путаясь, продолжает он. – Ужасные и… вездесущие силы неба. Тьма слилась в Чудовищного змея о семи головах и проглотила луну, солнце, звезды. И мир погрузился в беду.
– Ой! – пищит кто-то. На него шикают.
– Большинство людей умерло от голода и холода, оставшиеся ослепли и стали молить о помощи, зная, что тоже долго не проживут. Но тогда… – это любимое место, его важно не испортить, и важно, чтобы его запомнили младшие, – снизошел сияющий Бог!
Хельмо даже вскидывает руку к слюдяному куполу часовни, к прячущемуся за ним бледному солнцу, – а потом, растопырив пальцы, бросает вниз. Дети слушают серьезно и внимательно, дядя тоже. Он опять улыбается в бороду. Одобрительно. Это греет.
– Он победил Змея, – продолжает Хельмо жарче, – вспорол ему брюхо, выпустил светила. Но, умирая… – он замедляется, видит, как все совсем притаили дыхание, – Тьма из последних сил обрушилась на него. И поразила смертельным ударом в сердце.
В тишине дядя кивает в последний раз и делает мягкий жест: хватит, тут остановись, дальше я сам. Хельмо бухается на лавку и, довольный, пытается отдышаться, а дядя, обведя всех новым взглядом, плавно опускает руки – плещут темные рукава. На пальце блестит золотой боярский перстень. Блестят и глаза, а потом сильный голос снова разлетается под сводами, повторяя почти слово в слово напевный текст Писания: