Серебряная река

Чувство облегчения расслабило его тело. Он сомневался, что Али хотел потерпеть поражение, но если пламенный, ядовитый меч выбит из руки его младшего брата, то и слава богу.

Вот только противник Али не остановился. Он продолжил атаку, ударил брата ногой в грудь. Али упал, распростерся на песке.

Мунтадир в ярости вскочил на ноги.

— Сядь, — ровным голосом сказал Гассан.

— Но, абба…

— Сядь, я сказал.

Мунтадир сел, его кожа горела: он видел, как противник Али бросился за ним. Остальные кадеты замерли. Ему вдруг показалось, что его брат совсем ребенок, что он такой маленький: испуганный мальчонка пятился, его оторопелые серые глаза метались между надвигающейся на него крупной фигурой противника и тем местом, где упал его зульфикар.

Люди погибали, пытаясь освоить зульфикар. Подготовка была безжалостной, она имела целью выявить тех, кто мог овладеть таким губительным оружием и контролировать его. Но уж никак не здесь. Не для королевского же сына устраивать испытание, не на глазах же короля.

— Абба, — попробовал еще раз Мунтадир, он напрягся, видя, как Али едва увернулся от следующего удара. — Абба, прекрати это. Скажи ему, чтобы сдался! — Его голос перехватывало от страха.

Его отец не проронил ни слова.

Выражение лица Али внезапно переменилось, оно исполнилось решимости. Он схватил горсть песка и бросил в лицо противника.

Солдат сделал шаг назад. Его свободная рука метнулась к лицу. И Али хватило этого времени, чтобы зацепить противника ногой за щиколотку и с силой дернуть, отчего тот рухнул на землю. Еще мгновение, и Али схватил свой ханджар и ударил им по руке солдата, держащей зульфикар. Ударил еще раз и еще, и еще. От этих жестоких ударов из руки воина хлынула кровь, и он выронил свой зульфикар.

Мунтадир облегченно вздохнул. Невзирая на приказ отца, он поднялся на ноги, подошел к краю платформы. Али, вероятно, заметил его, потому что поднял глаза и встретился с ним взглядом.

За то короткое время, что его младший брат неуверенно улыбался Мунтадиру, его оппонент достал собственный ханджар и ударил его рукояткой по лицу Али.

Мальчик вскрикнул от боли, из его носа потекла кровь. Свист, извещавший о конце боя, заглушил недовольный крик Мунтадира.

«Сейчас кое-кто умрет». Мунтадир развернулся на каблуках, потянулся к собственному кинжалу. Его ханджар был не столько оружием, сколько эмирским украшением, драгоценным символом власти, но Мунтадир чувствовал, что ему хватит сил вонзить кинжал в горло того, кто только что ударил его брата.

Гассан ухватил его запястье, дернул, притягивая к себе.

— Перестань.

— Я не перестану! Ты видел, что он сейчас сделал?

— Видел. — Голос его отца звучал твердо, но Мунтадир заметил, что Гассан стрельнул глазами в сторону Али, после чего перевел взгляд на старшего сына.

— Схватка еще не была остановлена. Ализейд не должен был расслабляться.

Мунтадир вывернул запястье из хватки отца.

— «Не должен был расслабляться?» Они оба были без оружия! Кто-то поступает так с твоим сыном, а ты молчишь?

Ярость исказила лицо Гассана, но это была усталая ярость.

— Я предпочту, чтобы ему сломали нос у меня на глазах, чем узнаю о его смерти в сражении далеко от дома. Он учится, Мунтадир. Он станет каидом. Это опасная жизнь, полная насилия. И ни ты, ни я не окажем ему хорошей услуги, если будем создавать ему привилегированные условия во время тренировок.

Мунтадир посмотрел на младшего брата. Его белая униформа для тренировочных боев покрылась грязью, подпалинами, кровавыми пятнами и нечистым песком арены. Али поднес изгвазданный рукав к носу, чтобы остановить кровотечение, и одновременно, прихрамывая, направился к своему зульфикару.

Это зрелище разбило сердце Мунтадира.

— Тогда я не хочу, чтобы он стал моим каидом, — вспылил он. — Отчисли его из Цитадели. Пусть он проведет последние годы детства в радости, поживет нормальной жизнью.

— Он никогда не будет жить нормальной жизнью, — тихо сказал Гассан. — Он принц, он наследник двух влиятельных семей. Такие люди не живут нормальной жизнью в нашем мире. В особенности теперь. После того…

Его отец не договорил предложения. Это и не требовалось. Все знали о том непоправимом ущербе, который был нанесен их миру убийством последних Нахид. Если политика Дэвабада была убийственной во времена младенчества Мунтадира, а стабильность в городе балансировала на острие ножа, то те благодатные времена не шли ни в какое сравнение с нынешними.

Нет. У Али никогда не будет нормальной жизни. Ни у кого из них не будет. Мунтадир с болью в сердце смотрел, как Али засовывает в ножны свой зульфикар. Клинок казался слишком большим в сравнении с его телом.