Серебряная река

— Постойте! — Джамшид ухватил его запястье. — Это третий этаж, а вы выпивши. Вы уверены, что сможете спуститься?

— Все лучше, чем оставаться здесь. К тому же я ничуть не теряю равновесия, вот смотри. — Мунтадир вытянул руку. — И я не настолько глуп, чтобы напиваться перед здоровенными, злобными вояками, у которых оружия больше, чем мозгов.

«Господи, помоги». Джамшид ни на что такое не подписывался. Но когда он полез следом за Мунтадиром, ощущение восторга переполняло его. Вот на такое стоило подписываться, потому что оно было куда как веселее, чем заучивание пыльных текстов в Храме.

Они проползли на четвереньках по черепичной крыше, потом спрыгнули на садовый балкон, на котором стояли пышные пальмы в вазонах и висели корзинки с папоротниками. Когда они проползли через цветы, Джамшид похлопал Мунтадира по плечу и кивнул в направлении сточной трубы.

— Вы сможете спуститься по ней? — спросил он.

Эмир немного побледнел, но тут над ними раздался взбешенный рев.

— Да, — согласился Мунтадир. Он уцепился за сточную трубу и спустился по ней, как школьник. Джамшид дождался, когда эмир, бранясь и прихрамывая, отойдет в сторону, и тогда последовал за ним.

Приземлился он гораздо грациознее эмира, хотя и в лужу, грязная вода которой забрызгала дорогую одежду Мунтадира. Джамшид замер, уверенный в том, что он сейчас нарушил какое-нибудь сокровенное правило дворцового этикета, предписывающее изгнание тех, кто испачкал особу королевских кровей, но потом он вспомнил, что многое из того, что они делают, и есть нарушение этикета. К тому же Мунтадир схватил его за руку и потащил за собой.

— Идем!

Они спешили по сумеречным проулкам того, что вроде было довольно захолустной частью Тохаристанского квартала, гораздо более мрачной, чем то, к чему привык Джамшид. Мунтадир, казалось, знает, куда идет, он сворачивал с одной из петляющих узких улочек на другую так, будто ходил по ним всю жизнь. Когда они приблизились к одной из главных улиц, Мунтадир распустил свой тюрбан и одним концом прикрыл рот и нос.

Джамшид не удержался и спросил:

— И вы часто так делаете?

— Как? Хожу тайком по моему городу? — Мунтадир подмигнул ему, его стальные глаза посверкивали в свете ламп цветного стекла, стоящих в ряд вдоль улицы. — Обычно меня сопровождает куда как больше спутников. И оружия у них гораздо больше, а это затрудняет хождение тайком. — Он взял Джамшида под руку, притянул к себе. — Но хотя бы раз забавно прогуляться инкогнито. Ведь никто и представить себе не может, что эмир Кахтани будет шляться по улицам в сопровождении одного дэва, правда?

В животе Джамшида снова возникло напряжение.

— Я должен напомнить вам, что мое боевое обучение продолжалось меньше года. «А напоминать тебе, что единственное оружие при мне в настоящий момент — крохотный нож, я не буду».

Мунтадир похлопал его по руке:

— Тем круче испытание для нас обоих.

Джамшида эти слова должны были бы встревожить, но, когда они вдвоем под ручку, словно обычные граждане на вечерней прогулке, перешли в многолюдное торговое сердце Тохаристанского квартала, поводов для огорчений у них больше не было. Джамшид прожил в Дэвабаде больше десяти лет, но его знакомство с городом было довольно ограниченным. Смесь оправданных страхов и предрассудков держали большинство дэвов в пределах их квартала, не позволяли им смешиваться с другими племенами джиннов, не говоря уже о шафитах. И мир Джамшида вращался вокруг Храма, а большинство его связей были с другими представителями благородных кровей. Вечера в сверкающем районе Тохаристан — в обществе еще более космополитичного принца — были новым бодрящим опытом.

— Не могу поверить, что никогда прежде не был здесь, — заметил Джамшид, вдыхая запах жженого сахара от нанизанных на шампур огненно-красных кондитерских изделий, продаваемых в палатке, видневшейся впереди.

— Ты никогда не был в районе Тохаристан? — спросил Мунтадир и рассмеялся, увидев кивок Джамшида. — Значит, ты не шутил, когда сказал, что твой отец проявлял чрезмерную заботу о тебе.

— Меня удивляет, что ваш отец не проявляет о вас еще большую забо… — Но, не успев еще произнести эти слова, Джамшид пожалел о сказанном. Он чувствовал, что не умеет сдерживаться в присутствии Мунтадира, словно эмир не мог в один миг убить его самого и уничтожить его семью. Он поспешил извиниться: — Простите меня. Я не…

Мунтадир, слегка пошатнувшись, отмахнулся от него:

— Не за что тебя прощать. Мой отец придерживается другого представления о заботах.

— И что это значит?

— Это значит, что если я проявлю слабость, то это будет опаснее как для Дэвабада, так и для меня. — Мунтадир встретился с ним взглядом. На его лице, отчасти прикрытом, появилось подобие улыбки. — Если бы отец продавил свои пожелания, то я бы провел детство в Ам-Гезире, в разлуке с родней и сражаясь с заххаками.

Джамшид нахмурился:

— И почему же этого не случилось?

— Моя мать не хотела, чтобы я уезжал. — Отзвук старого горя смягчил голос Мунтадира. — Мы были очень близки.

«Ты идиот, повсюду сующий свой нос».

— Простите, — вырвалось у Джамшида. — Я не должен был вас допрашивать.