«Мою жизнь ничто не в состоянии облегчить». Нари вытащила свою руку из его, провела пальцем по шеду, написанному ее дядюшкой. Неужели искусство было убежищем Рустама, способом облегчить свою жизнь пленника во дворце Гассана?
Искусство, плоды которого теперь сын Гассана принес единственному живому родственнику Рустама в надежде, что это побудит ее чаще исполнять супружеские обязанности.
— И какое же число тебя устроит? — спросила наконец Нари.
— Ты это о чем?
Она посмотрела в глаза Мунтадира и проговорила равнодушным голосом:
— Ты сказал, что тебя не удовлетворяет мое ограничение числа твоих попыток обзавестись наследником. Так сколько ночей в месяц ты бы предпочел?
— Нари, бога ради, ты же знаешь, я совсем не то…
— Не то? — Она снова постучала пальцами по картине. — Не скромничай, эмир. Ты ведь уже заплатил.
Мунтадир отпрянул от нее. Но прежде чем Нари успела почувствовать мимолетное сожаление — а слова, ею сказанные, были жестокими, — выражение злости затопило его лицо. Хорошо. Нари предпочитала злость уязвимости.
Он с яростью смотрел на нее:
— Ты не единственная, кто не хочет этого. Кто упустил возможность счастья с другим человеком.
— Наши с тобой ситуации даже отдаленно ничуть не схожи, — категорически сказала Нари, не в силах сохранять напускную отстраненность в голосе после такой инсинуации. Она понятия не имела, на кого он намекает, да это ее ничуть и не интересовало. Выносить ребенка для врага — этого ждали не от Мунтадира, а от нее. — И я больше не продолжаю этот разговор.
Он сжал губы в тонкую белую линию, но спорить не стал. Нет, он молча оделся, потом взял свою сумку.
— Можешь забрать книгу, если хочешь, — холодно сказала Нари, хотя эти слова дались ей убийственно трудно. — Я понимаю, эта книга не купила того, что тебе хотелось.
Мунтадир посмотрел на нее усталым взглядом:
— Эта книга принадлежит тебе. В ночь, когда я сжег нашу брачную маску, я сказал тебе, Нари: «Я не из таких». — Он вздохнул. — Знаешь, временами я думаю, что мы бы с тобой могли неплохо властвовать на пару. Хотя и не любили никогда друг друга. Но тебе и в самом деле нужно отдохнуть от меня.
— Мы не можем…
— Слухи я погашу, хорошо? Можешь верить, можешь не верить, но я знаю, как работают здешние механизмы. И я тебе обещаю: никакой опасности для тебя это не повлечет. Дай мне знать, когда будешь готова к моему следующему визиту.
От его неожиданной доброты и осознания важности их разговора у нее на глаза навернулись слезы. От важности всего этого дня. Дня, который начался для нее с пришедшей к ней мысли, что она на сей раз, может быть, перехитрила Кахтани. Дня, когда она гордо стояла в Храме перед своим народом.
Дня, который завершился грубым напоминанием ей о том, насколько она на самом деле бессильна.
— Спасибо, эмир Мунтадир, — неловко проговорила она, вкладывая в свой голос максимум вежливости, на какую была способна. Было бы глупо отвергать столь мощного союзника, пусть и союзника поневоле. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Бану Нахида.
Али
Али перевел взгляд с рисунка, лежащего у него на коленях, на сад при лазарете, потом постучал себя по подбородку карандашом.
— Может быть, еще одно дерево для тени. — Он сказал эти слова для себя самого, потому что в руинах полуразрушенной беседки сада больше никого не было. Там никогда никого не было. Деревянные резные колонны были вдоль и поперек настолько изъедены термитами, что большинство из них рухнуло, а остатки крыши удерживались только разросшимся в стороны фиговым деревом. А с переплетенными цветущими плетями ползучих растений, закрывавшими внутреннее пространство от посторонних глаз, и с крылатыми змеями, облюбовавшими этот укромный уголок для витья гнезд, прежняя беседка превращалась в идеальное место для бумажной работы — тут вас никто бы не побеспокоил, если вы не делали резких движений. Крылатые змеи выходили из гнезд только по ночам, но это не означало, что им нравилось, когда их сон нарушали в дневное время.
В любом случае беседка была удобным местом, если тебе хотелось побыть одному.
— Самоуверенный, заносчивый осел…
Облаченная в одеяние пурпурного цвета фигура продралась сквозь заросли плетей, оттянула ветку дерева и отпустила ее в направлении аккуратной стопки доработанных контрактов на старой каменной скамье, куда их уложил Али.
У Али была доля секунды на то, чтобы решить, что делать: то ли спасать контракты, то ли защищаться от неожиданного гостя — решение, которое после нескольких лет охоты на него ассасинов должно было стать инстинктивным, — а потому он, не раздумывая, бросился спасать бумаги, проехался по каменистой земле на голенях и упал на листы, прежде чем они улетели в сырой кустарник.