Серебряное блюдо

Тьма грянула, Амон. Не сумерки, не тень —
Мрак черный и слепой затмил внезапно день.
И тщетно из всех сил ты расширяешь зрак,
Дни покорились тьме, и их окутал мрак.

И покрывает он деяния племен,
Слух коих столь ласкал свирели нежный звон.
То мрак, что из давно минувших дел и дней
В музеях дребезжит осколками камней.

Ночь бдения, Амон. Недвижима, тиха.
Свершилось все, Амон. Разумно, без греха.
Лишь мальчик в колыбели сед, словно мудрец…
Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, где ты, отец? Я весь окутан мглой.
Ощупай ты меня, отец, отец родной.
Не покидай меня, и, тьме наперекор,
Воспрянем к свету мы, как птицы с выси гор.

Мой первенец, мой сын, не разлучит нас сумрак;
Он сковывает нас слепым стенаньем, сумрак.
Рыданьем, гневом, сын, мы сплочены поднесь.
Не здесь начало их, и их конец не здесь.

Отец, взлетим, отец, туда, где яркий свет.
Засветится, мой сын, Амон светлей комет.
На нас, отец, Амон взирает из руин.
Твоя ночь близится. Готовься к ней, мой сын.

10. Казнь первенцев

Вернись, звезда пришельца. Обагрись, Амон.
Царевна-жаба, сядь под стенами на трон.
Воскресни, прах земной! Смотри: то явь, не сны.
Стой, рысь! На зрелище вы все приглашены.

Глядите ж! Лунным светом ночь озарена.
Огонь чумы, гори! Лунная ночь ясна.
Ты, язва, веко вновь приподыми свое.
Град, встань, словно король, опершись на копье.

Взбирайтесь зреть с нее… Над городом луна.
Вы, саранча и мрак… Вкруг города стена,
Эй, толпы, по местам! Где сонмищам конец?..
Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец мой, на груди ты руки мне скрестил,
Мои глаза сомкнул и веки опустил.
И тьма вокруг меня, и прах, и звездный блеск.
Рыданье лишь твое шумит в ушах, как лес.

Мой первенец, мой сын, звезда, прах, и рыданье
Нам подарили мир счастливее рыданий.
Звезда, рыданье, прах — они цветной хитон
И саван ночи той, последней в Но-Амон.

На мне, на мне хитон, и я готов, отец.
Сын старости моей, Амона первенец.
Отец на сына пал. Затих и замер свет.
И казням всем конец. Взошла заря. Рассвет.

III. Лань