Серебряные крылья, золотые игры

― Исключительно, спасибо, что спросил. Оказывается, продление моего пребывания в Дюрене означает больше возможностей для знакомства с самыми соблазнительными женщинами.

― Шлюхами, ты имеешь в виду, ― возражаю я. ― Я еще не видел, чтобы высокородная дама соизволила ублажить твой член.

Он пожимает плечами, делая еще одну затяжку из своей трубки.

― Мне нравится вызов. Но не меняй тему, ты, болван.

Его тон нехарактерно серьезен. Я вытираю рот, и он многозначительно поднимает брови. Когда я продолжаю безучастно смотреть на него, он делает жест, изображающий взмахи крыльев ― символ Крылатой Леди, который взяли на вооружение горожане.

Мое лицо становится хмурым. Я бросаю флягу в ведро с водой и поворачиваюсь к Максу, разминая пальцы, прежде чем снова сжать их в кулаки.

― Я же говорил тебе, что между мной и невестой Райана ничего нет.

― Говорил, говорил. Но потом, в ночь полнолуния, я видел, как ты взбирался по восточной башне в спальню леди Сабины.

Волна негодования прокатывается по мне.

― Ты шпионил за мной?

― И это тебя шокирует? Я ― шпион, Вульф. Я шпионю за всеми. Ты просто оказался в поле моего зрения той ночью. ― Он небрежно роется в кармане, а затем набивает в трубку свежую траву. ― Рискованный, блядь, ход, между прочим.

Он поджигает траву спичкой, отчего на его покрытом оспинами лице появляются тени от дыма.

Не знаю, имеет ли Фольк в виду то, что это было опасно с точки зрения физического преодоления вертикальной стены или то, что я забрался в спальню невесты моего хозяина. Это неважно. В любом случае он прав.

Закашлявшись от дыма, я бормочу:

― Впредь не суй свой нос в дела, которые тебя не касаются.

Он хихикает.

― Это все, что ты можешь сказать?

Я молчу.

Теперь, когда я возвращаю свое внимание к пленнику, подвешенному за связанные запястья, меня накрывает с новой силой. Раздражение наполняет вены и покалывает в мышцах. Проклятый Фольк. Я старался не допускать никаких мыслей о Сабине в этой вонючей камере, но теперь все, о чем я могу думать, ― это о том, как давно я не чувствовал тепла ее улыбки. Как сильно я тоскую по ней.

Она ― единственное светлое пятно, которое было у меня за годы тьмы, и чем дальше она ускользает, тем сильнее я хочу ухватиться за этот свет. Он нужен мне ― она нужна мне ― как воздух.

Я так стараюсь укрыть ее от грозовых туч, показавшихся на горизонте, но на самом деле я отрезаю себя и от солнца.

Мой левый кулак наносит прямой удар в солнечное сплетение Макса. Болезненный удар по его ушибленным ребрам. Я слышу, как ломается кость под слоями кожи и мышц, чувствую вибрацию его хриплого дыхания. Стон вырывается между зубами, а его голова падает вперед.

Я встряхиваю рукой, довольный как ребенок. Черт, это было здорово.

Это хреново, но я всегда испытывал болезненное возбуждение, когда ломал чью-то кость. Это почти так же приятно, как секс, например, когда Сабина произносит мое имя своим сексуальным голосом, когда кончает…

Подождите. О чем я думаю? Ничто не может сравниться с идеальными изгибами Сабины подо мной.

Я наношу апперкот в челюсть Макса, вбивая его голову в прутья решетки. С его губ срывается вопль. Я не спеша беру его голову обеими руками, чтобы установить ее как мишень, с издевательской нежностью поглаживаю его по щеке, а затем отвожу кулак назад для хука в висок.

Его голова отлетает в сторону, а из губ хлещет кровь. Он стонет, прерывисто дыша:

― Больше не надо…

― О, мы только начинаем.

И я набрасываюсь на него со всей силой. Наношу удары всеми частями тела, которые достаточно тверды, чтобы оставить синяки: локтями, коленями, костяшками пальцев, лбом. Мои зубы сводит от необходимости отвлечься и направить свою неудовлетворенную потребность в это избиение, вместо того чтобы жаждать Сабину. Я всегда считал, что драка и трах ― не такие уж разные вещи. Сплетение голых конечностей. Движение вперед-назад. Смешение удовольствия и боли.

Я делаю небольшую передышку и несколько раз встряхиваю левой рукой, готовясь обрушить свой кулак на его ключицу, но как только мой локоть взлетает вверх, Макс пронзительно кричит:

― Хватит!

Он уже не в первый раз умоляет меня остановиться, но сейчас в его тоне прорезается что-то настоящее.

Я замираю и облизываю губы, борясь с желанием сорваться.

Проклятье. Я наслаждался этим.

Я сжимаю в кулак его грязные волосы и рывком поднимаю его лицо, а затем приближаюсь к нему.

― Достаточно? Достаточно для того, чтобы ты наконец рассказал нам гребаную правду?

― Да. ― Он открыто рыдает, совершенно сломленный человек.

Я отпускаю его и отступаю на шаг, чтобы окинуть оценивающим взглядом его кровоточащее, переломанное тело. Этот ублюдок похитил Сабину. Он пытался убить меня топором. У меня нет к нему ни грамма жалости.

Я смахиваю ладонью пот, стекающий по лицу, и говорю:

― Начни с того, почему король Рашийон объявил награду за поцелованных богом людей из Астаньона.

Максу удается вымолвить:

― Рашийон… сам благословлен. Он наделен даром будить богов.