Серебряные осколки

– Послушай, мы в сложном положении, – продолжила она, прикоснувшись к его руке. – Я встретила мистера Парсона, опиумщика, и он предложил мне сделку. Я должна кое-что разузнать, а он расскажет мне о Стеллане. Но возможность будет потеряна, если я сейчас уеду.

Взгляд Теодора снова стал осмысленным. От сдерживаемых слез выражение лица у него стало такое, будто он проглотил что-то очень горькое.

– Ты не можешь всерьез об этом говорить. Мы ведь поклялись не расставаться.

– Она не уедет без тебя, мы это уже знаем. Единственный выход – отправиться тебе с ней.

– Может, мы сумеем обставить дело как можно быстрее? – с отчаянием предположил Теодор.

Уинифред понимала его чувства. Она тоже не хотела оставлять его, пускай даже ненадолго, но болезнь сжирала Лауру быстрее, чем опадают листья в Гайд-парке.

– Матушка позаботится о ней, пока мы…

Дверь распахнулась, и Лаура надтреснутым голосом заявила с порога:

– Пусть я лучше умру, чем снова останусь одна.

Уинифред гневно прищурилась:

– Ты снова подслушивала?

– Мистер Дарлинг, пожалуйста!

Не обращая внимания на Уинифред, Лаура шагнула в столовую. Рядом с Теодором вернулась ее привычная робость.

– Прошу, не оставляйте меня. Без вас я никуда не поеду.

Юноша беспомощно поглядел на Уинифред, и та сжала руки в кулаки. Почему Лаура ведет себя так глупо?

– Перестань вести себя словно капризный…

Ребенок.

Уинифред осеклась. Лаура ведь и есть ребенок. Так же, как и Уинифред, она вбила себе в голову, что Теодор – то самое неизменное, постоянное в ее жизни. Конечно же, она вцепилась в него обеими руками. Сама Уинифред поступила точно так же.

– Ты не намного меня старше, – возразила Лаура, бледнея. – Перестань распоряжаться мною. Я давно уже не ребенок.

– Чего ты сама хочешь? – растерянно спросил Дарлинг. – Ты ведь знаешь, что сказал доктор – тебе…

– Пожалуйста, решите дело с мистером Акли и его похитителями до конца, – твердо сказала Лаура.

Голос ее стал сиплым – она из последних сил сдерживала приступ кашля.

– Я не смогу спокойно жить, если буду знать, что вам до сих пор грозит опасность. Вам обоим, – добавила она, взглянув на Уинифред.

Попытка подольститься не произвела на Уинифред никакого впечатления.

– Ты не понимаешь, что теперь у тебя каждый день на счету? – воскликнула она и тут же понизила голос, вспомнив о гостях в соседней комнате. – Если ты останешься в Лондоне еще на неделю, на месяц – бог знает, на сколько затянется эта морока! – твоему здоровью будет нанесен непоправимый ущерб. Из обещанного полугода останутся считаные месяцы.

– Это мое решение, – заявила Лаура и вновь поглядела на Дарлинга.

Тот опустил голову.

– Мистер Дарлинг, я… я умоляю вас! Позвольте мне остаться в Лондоне!

– Ты ведь знаешь, что я не могу решать за тебя, – еле слышно произнес он. – Ты сказала это сама: ты уже не ребенок. Оставайся, если можешь дать себе отчет о последствиях.

– Могу, – без уверенности ответила она.

Не встретив ожидаемого сопротивления, она тотчас растерялась, и Уинифред мысленно поздравила Теодора с правильно подобранными словами.

– Уверена, Лаура здраво оценивает риски, – ядовито произнесла она. – Никто ведь не хочет умирать.

Теодор лишь отвернулся, но она успела заметить блеснувшие у него на щеках слезы.

И тут случилось то, чего не ожидал, наверное, никто из них троих – Лаура заплакала. Губы ее скривились, она пыталась сдержать слезы, но в следующее мгновение те все равно закапали на ткань ее платья.

– Я не хочу умирать, – повторила она за Уинифред и разрыдалась еще сильнее, прикрывая глаза ладонями. – Я боюсь. Я так сильно боюсь!

Уинифред остолбенела. Своими словами она вовсе не хотела довести Лауру до слез – лишь заставить ее понять, что за решение остаться ей придется взять ответственность на себя. Но, должно быть, этим она только привела ее в сильнейшее исступление.

Когда-нибудь Уинифред стоит научиться брать в расчет хоть чьи-то чувства кроме своих собственных.

Оттолкнувшись от стола, Теодор обнял Лауру. Рядом с долговязым юношей она казалась совсем крошечной. Он что-то прошептал ей на ухо. Лаура отняла руки от лица, и они безвольно повисли вдоль тела. Крупные слезы все еще текли по ее лицу, но на нем появилось странное выражение умиротворения и покоя. Не раскрывая глаз, она на ощупь нашла руку Уинифред и успокаивающе сжала ей пальцы, будто это Уинифред требовалось утешение.

* * *

Запустив руку за шиворот, Уинифред почесала раздраженную кожу. Чудовищно низкий вырез платья тут же пополз вниз, и она, выругавшись, схватилась за корсаж.

Рыжая проститутка с плоским веснушчатым лицом, подпиравшая другую стену тупика, покосилась на нее с недоумением.

– Вши замучили, – пояснила Уинифред, в манере кокни глотая половину звуков, и выглянула из-за угла.

Давно зажглись фонари, но еще недостаточно стемнело, чтобы ищущие развлечений мужчины расхаживали по улицам, не пряча лиц.

– Не привыкла еще? – сочувственно спросила девушка.

У нее был резкий шотландский говор, но голос тянулся мелодично, как у певицы.

– То-то смотрю, чистенькая ты. И ручки нежные.