Серебряные осколки

Послышался цокот когтей по камню, и к нему выбежала огромная собака с длинной палевой шерстью, вытянутой шеей и сильными ногами. В горле у пса дрожал рык, но он принялся ласково обнюхивать и вылизывать руки хозяина.

– Сидеть, девочка. – Не наклоняясь, Даск довольно потрепал собаку по голове. – Голос!

Псина рявкнула так оглушительно, что наверняка разбудила половину улицы. Руки Уинифред заледенели – как ей пробраться мимо этой выдрессированной твари?

– Хорошая, хорошая девочка.

Даск снова погладил собаку и, потеряв к ней всякий интерес, зашагал к дому. Он вошел, на первом этаже загорелся свет, а собака продолжала сидеть на дорожке, виляя хвостом, поскуливая и не отводя взгляда от входной двери.

* * *

Вернувшись домой, Уинифред два часа просидела в ванне и дважды просила горничную Габи принести еще кипятка. Горячая вода ощущалась на коже неприятно, словно во время болезни. Она терла голову бруском розового мыла, пока кожа не покраснела. На воде радужными разводами расплывалось то ли мыло, то ли масло. Но больше грязи, больше жира, больше всего на свете Уинифред хотелось стереть с себя отвратительный, жалкий дух улиц. Он-то никак не оттирался, словно въелся под кожу, и сколько бы девушка ни плескалась в ванне, она чувствовала его на себе – невесомые прикосновения тысячи рук, тысячи шепотов, щекочущих уши.

В одной ночной сорочке она опустилась на заправленную постель и вынула из футляра серебряные щетки для волос – подарок Кэтрин. После бесконечного мытья волосы не желали распутываться, и Уинифред в бессильной злобе швырнула щетку на кровать. Вода капала с завившихся кончиков прядей на рубашку.

В дверь постучали, и Уинифред рассеянно откликнулась:

– Заходи.

Она ожидала, что войдет Лаура, поэтому удивилась, услышав голос Теодора:

– Полагаю, это означает, что ты одета.

– Не совсем, – откликнулась она и встала. – Я надену халат.

Влажные волосы намочили сорочку, и если бы не бесчисленные кружева и рюши, стали бы различимы очертания ее тела.

Поперхнувшись, Дарлинг отвернулся лицом к двери и поднес пальцы к лицу. Он был в изрядно измятой сорочке и бежевом жилете, расстегнутом на все пуговицы. Уинифред накинула бархатный халат изумрудного цвета и перебросила нечесаные пряди на спину.

– От здешней воды у меня портится кожа, – вздохнула она, садясь на прежнее место.

Теодор не оборачивался, и она нахмурилась.

– Что с тобой?

Утершись манжетой, Дарлинг смущенно поглядел на нее. Под носом у него пролегла красная полоса.

– Кровь пошла, – пояснил он и устроился рядом, шмыгая носом.

Щеки Уинифред потеплели от смущения, и она уставилась на щетку у себя в руках.

– Не хотела говорить при остальных, но это было ужасно, – призналась она.

– Я прекрасно представляю себе, что могло случиться, – с тихой яростью произнес он. – В таком месте, в таком виде…

– Я могу за себя постоять, – возразила Уинифред и принялась с остервенением дергать волосы у лица щеткой. – И все равно это… жутко. Не верится, что на соседней улице кто-то может давать ханжеские приемы или осуждать девицу за слишком долгий взгляд на кавалера. Но я не могу сделать ничего, кроме как пожелать, чтобы все было иначе.

Теодор высвободил из ее пальцев щетку, и Уинифред сложила руки на коленях, повернувшись к нему спиной.

– Я завидую твоей смелости. Пока ты подвергала себя опасности, я ничего не мог поделать. Мог только трястись.

– Бояться за других всегда стократ хуже, чем за себя.

Он взял одну из прядей и принялся мягко, бережно водить щеткой вниз по волосам. По телу Уинифред побежали мурашки. Откинув голову чуть назад, она позволила себе расслабиться.

– Я забыла, каково это – когда кто-то расчесывает тебе волосы, – пробормотала она. – Так приятно.

– Я могу делать это каждый вечер. Это может стать одной из мелочей, составляющих нашу жизнь.

Теодор говорил ласково, но в его словах не было мечтательной нотки, присущей всякому их разговору о совместном будущем. Он будто не верил в то, что говорил, или же думал совсем о другом.

Они оба не решались указать друг другу на очевидное: неясно, как сложится их жизнь, если в ней не станет Лауры.

– Я не уверен, что принял верное решение, – наконец признался Теодор.

Уинифред хотела было повернуть голову, но он мягко придержал ее пальцами.

– Я не так добр, как ты думаешь, Винни. Я должен был отправиться с Лаурой в Хэзервуд-хаус, но вместо этого я эгоистично – совершенно эгоистично! – позволил ей выбрать удобный для меня вариант. А все потому, что мне невыносима мысль, что с тобой может что-то произойти, пока меня не будет рядом.

Уинифред вспомнила, как летом ворвалась в их квартиру и не обнаружила там Теодора. Тревога подкатила к горлу горьким комом. Ей очень хотелось забыть чувство, которое она тогда испытала: растерянность, беспомощность и холодный, липкий ужас. Даже находясь рядом, как они могут друг друга защитить?

– Я так люблю ее, Винни, – произнес Теодор дрогнувшим голосом. – И так люблю тебя. Знаю, что все не так, но у меня чувство, будто я должен был выбирать – и выбрал тебя вместо нее.