Серебряный блик. История русалки с серебряной звездой

Их песня была такой громкой, что Элизе казалось, будто она сама превратилась в музыку. «Если они замолчат, от меня не останется и следа», – думала она.

– Зимняя Песня, – прошептала Элиза. – Она мне как родная, словно я уже знала её.

Она посмотрела на бабушку.

– Так и есть, – сказала бабуля Мора. – Она часть тебя.

Элиза поняла, что бабуля Мора больше никогда не будет для неё прежней. С течением жизни меняются не только места, но и дом. Люди, которых ты любишь, тоже меняются. Они выглядят иначе, они начинают значить для тебя что-то другое, что-то большее. В тот день Мора Рейес перестала быть бабушкой, которая просто продаёт сувениры в домике у моря. Теперь у неё была история жизни, большая часть которой случилась задолго до рождения Элизы. И до неё Мора Рейес прожила ещё десять жизней.

«Да, Мора Рейес печёт карамельные торты, готовит безумное гумбо и танцует босиком на пляже», – думала Элиза.

Но ещё она проплыла семь морей с кинжалом на талии, танцевала в руинах Данженесса. Мора оседлала акулу, влюбилась, последовала за сердцем через семь океанов и обратно. Она была и чудовищем, и героем, и неприкаянной душой. И всё это за одну жизнь. «Я тоже стану дикой женщиной, – думала Элиза. – Я стану героиней своей истории».

По щекам Моры катились слёзы. Она пыталась подпевать, но её голос срывался. Её подбородок дрожал, когда она закрывала рот. Положив руку на сердце, она прикрыла глаза. И вспомнила дом и семью, лёгкость воды, окружавшей её, солнечное тепло над морем, дни, проведённые рядом с матерью, морские путешествия и поиски морского стекла.

Красный, жёлтый, чёрный, голубой. Цветущий свет на полу замка. Осколки, осколки, осколки жизни.

Вдруг на луну снова нашло облако. Музыка начинала стихать. Залив тускнел прямо на глазах. Элиза успела заметить блеск, который отбрасывали хвосты ныряющих в море русалок. Чешуя замелькала далеко у горизонта, русалки уплывали обратно в океан. В бухте стало тише. Ветер шелестел испанским мхом всё громче, заглушая Зимнюю Песню.

Элиза видела, как бабушка подошла к обрыву. Встав на самый край, она нащупала дрожащей рукой подвеску, которую носила под кофтой. Вытащила её из-под одежды.

«Как такое возможно? Как это может быть правдой?» – спрашивала себя Элиза, наблюдая, как бабушка поднимала подвеску в форме звезды. Раскачиваясь на нити, зажатой в руке Моры, она блеснула, отразив свет декабрьской луны.

Вспышка.

Вспышка.

Сияние.

Мора зажала звезду в ладони и продержала её в таком положении несколько ударов сердца. Затем она снова поднесла медальон к свету.

Вспышка.

Вспышка.

Сияние.

Мора прижала подвеску к груди и затаила дыхание. Но в бухте было темно.

– Элиза, ты что-нибудь видишь? – спросила она. – Хоть что-то?

Элиза осмотрела бухту. Ничего. Ей стало дурно от мысли, что русалки живут сотни лет, но даже они не вечны. Как знать, вдруг Палладии было пять сотен лет, ещё когда Серебряный Блик была ребёнком? Элиза посмотрела на бабушку, но на её усталом лице всё ещё теплилась надежда.

Пожилая женщина всматривалась в морскую даль затуманенными глазами.

– Ты хоть что-то видишь? – снова спросила она. – Я знаю, что она там. Моя мать светит мне. Она обещала. Ты видишь её?

«Может, слукавить? – подумала Элиза. – Можно ли соврать, если это убережёт чьё-то сердце»?

Она хотела было открыть рот, как вдруг Мора закричала.

– Вон, – указала она. – Посмотри туда, Элиза!

Далеко, почти у самого горизонта, на камне сидела русалка с голубым хвостом. А затем они увидели те же сигналы, что подавала Мора.

Вспышка.

Вспышка.

Сияние.

«Я.

Люблю.

Тебя».

– Я люблю тебя, – прошептала Мора. На выдохе у неё вырвался немой вопль. – Я так скучаю по тебе.

Мора снова подняла медальон к небу дрожащей рукой. Элиза протянула руку и помогла бабуле выпрямиться. Звезда поймала луч света в последний раз.

Раз.

Два.

«Люблю».

Сообщение повторилось где-то там, в море.

Бухта погрузилась во тьму.

Элиза вдруг осознала, что настала ночь зимнего солнцестояния. Мир казался таким тихим и полным надежды. Волны, то набегающие, то отступающие, то дающие, то отбирающие, ритмично бились о берег.

Глава 26

– Мам? – вдруг вскрикнула Элиза.

Джослин Грей стояла за ними с выключенным и опущенным вниз фонарём. Элиза подбежала к ней и обняла её за талию.

– Мам, ты их видела? Разве они не прекрасны?

– Да, – выдохнула Джослин. Она ответила не только Элизе, но и Море. Она ответила на сотни вопросов, сотни споров одним лишь «да».

Джослин протянула матери руку. В ответ Мора протянула свою.

– Я всё поняла, – сказала Джослин матери.

Бабушка, мама и дочь молча стояли на скалах Рыжего Коттона. Однажды, когда Элиза вырастет, когда у неё появятся свои сожаления, когда она влюбится и последует за своим сердцем, она вспомнит это мгновение. Она вспомнит дикую женщину, которая родилась до неё.

– Я люблю вас обеих, – сказала Элиза. Эти слова были такой же правдой, как и всё, что они только что увидели.

Три женщины спустились по тропе вместе. У подножия их ждал хранитель маяка в растянутой шляпе, чтобы отвезти обратно в «Песок и камень».