Джим. Мой Джим. О себе он говорит исключительно редко, что очень несовременно. Он похож на иллюминированное[191]
издание, чудом сохранившееся с тех пор, когда книги расписывали вручную. В эпоху иконоборчества большинство таких книг погибло. Порой мне кажется, мы живем в схожую эпоху. И если Реформация уничтожала изображения человека и всего, что с ним связано, то в наше время столь же рьяно человеческое иссекается из самого человека. Джим — редчайшее издание, которое можно перелистовать снова и снова. Я читаю его каждый день и не перестаю удивляться мастерству, его создавшему. Подобно владельцу уникального произведения, я хочу, чтобы о нем знали. Он неиссякаемый источник жизненных сил, здравого смысла, творческих идей, упорства и воли при воплощении своих замыслов. Он не кустарь-одиночка, нет. Он всегда и во всем — с людьми. К нему приходят единомышленники. Джим ценит и искренне восхищается достоинствами других, умеет видеть в каждом особый дар — способности, порою глубоко скрытые, которые могут удивить, открывшись, самого обладателя. А когда речь заходит о разнообразии человеческих возможностей, он говорит: «То, к чему мы склонны, у нас в крови. Скорее не то, к чему мы способны, а то, к чему мы пристрастны. Страны, языки, музыка, явления природы, разнообразные профессии, всё, что угодно. Отчего одного тянет в горы, другого — в джунгли, третьего ни за что не выманишь из города? В нас столько смешалось за тысячи лет. Кто стоит за нашими плечами? Мы не знаем, какой прадед вселил в нас наши мечты». Да, гул истории не дает нам покоя.Открываю свое первое письмо Мартину:
Кому:
Фрея Миллер. От кого: Мартин ФинлиКому:
Мартин Финли. От кого: Фрея МиллерВ Америке я год жила в городе Ороно, штат Мэн. Потом чуть меньше года в Нью-Йорке, казалось бы, месте всеобщей радости и свободы. Его суета, однако, повлияла на мое решение уехать в Европу, но не домой. Не меньше, чем суета, меня гнало невнимание и равнодушие. Дважды, во Флоренции, а потом в Марбурге, я пережила попытку быть услышанной. Италия, как ни одна другая страна, развивает способность чувствовать, особенно воспринимать красоту. Европа научила меня языкам. Английский — язык моей жизни, немецкий — язык работы, французский — это игрушка, итальянский — язык любви. Есть еще один — на котором я читаю, но не говорю.
Через десять лет я вернулась домой.