Серебряный меридиан

Стол Джима. Два компьютера, много книг — о Шекспире, по истории книгоиздательства, iPhone, итальянский лавр и розмарин в небольшой вазе за настольной лампой, шкатулка для ключей, портрет Голсуорси в ореховой раме. Стол светлый и добрый. На стене за спинкой рабочего кресла — панорама Лондона времен Елизаветы со стороны реки. На противоположной стене — Венеция. Я понимала, что он чувствует, работая здесь, защищенный светом настольной лампы. Однажды испытав, уже не можешь отказаться от этого наслаждения. И еще здесь я попала в мир совершенного покоя. Словно наступили минуты звонкой тишины после шторма. Дождь прошел. Блестит гравий, дышит воздух, солнце появилось без помпы и суеты. Лучистое видение сияющего мира. Поэзия жизни.

Часами я просиживала в библиотеке за столом или на тахте. Дня три без сна. Я работала. Появилась снова счастливая боль ладони и среднего пальца — натруженная мозоль! И главное — блаженное время, когда мыслишь, чувствуешь, живешь по-другому:

Все, что ночи так важно сыскать
На глубоких купаленных доньях
И звезду донести до садка
На трепещущих мокрых ладонях[193]

.

— Джим, это все ты.

— Это не я — это дом. Здесь не может быть иначе, я знаю. Пиши. И попробуй сама выйти на сцену. Не годится, чтобы пропадал такой голос.

— Я работаю у микрофона и с микрофоном. На сегодня это единственный для меня выход в мир.

— Но разве не мучительно терять время на бездарных презентациях и скучных конференциях? Зачем выкручивать себе руки? Обрати внимание на театр, на фестиваль, на Эджерли-Холл, на меня, наконец.

— Что ты предлагаешь,?

Джим замолчал и улыбнулся.

— Что? — переспросила я.

— Единственное, что мне пришло в голову, — сказал он. Ты выйдешь за меня? Ты станешь моей женой?

— Да.

Мы поженились 18 сентября в приходской церкви в Эджерли-Холле. Подругами были Линда и Энн. Нашими свидетелями — Форд и Мартин.

В октябре я сделала аудиозапись, о которой мечтала много лет, — «Рождественские чтения — Пастернак и Бродский».

Джим слушал программу, поставив локти на стол, сцепив кисти рук в замок, подперев ими подбородок. Только кожа лица подрагивала. Дослушав, он помолчал и посмотрел на меня.

— Прочитай это в театре к Рождеству. Видеозапись выставим на сайте «Флори Филд».

Почему я пишу это? Я вспоминаю, как все начиналось. Это дневник. Я снова жду Джима. Мы встретимся через два месяца. Он работает. Он снова в отъезде.

Глава II

Стояла зима.

Дул ветер из степи.

И холодно было младенцу в вертепе

На склоне холма…

Б. Пастернак «Рождественская звезда»

Она читала медленно, размеренно — так, как ему хотелось вновь это услышать, когда он в который раз открыл видеозапись Рождественских чтений в театре «Серебряный меридиан». В черном шелковистом платье со стоячим воротником, перетекающим в неглубокий вырез, и рукавами, широкими у тонких запястий. С полупрозрачным розовым ожерельем на шее. Читая, она будто тихо рассказывала давнюю быль.

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре,
чем, к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе,
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти;
мело, как только в пустыне может зимой мести.

Сидя в кресле и держа на коленях книгу, она едва заметно опускала глаза на страницу, вымеряя ритм рукой и сомкнув пальцы, словно в них дирижерская палочка. Он слушал затаив дыхание:

Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар,
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда.
Он был всего лишь точкой, И точкой была звезда[194]

.

Февраль в Бостоне. Даже в идеальном климате у океана зимой может наступить такой холод, что заледенеют и гребни бурунов на побережье. Среди этого оледенения, тем не менее, можно испытать, как рубашка, в которой нет ни одной синтетической нити, жжет тебя, как раскаленная кольчуга.

Он сбросил пиджак. Подкладка сморщилась и в нескольких местах даже посеклась. Рубашка была такой мокрой, будто его окатили водой. Воздуха в комнате не хватало. Он открыл балконную дверь и вышел на холод.

— Тим, вы простудитесь!

— Спасибо, нет!

Раскинув руки, он стоял на балконе артистической Джордан-Холла, игнорируя попытки Джессики, администратора, уговорить его уйти с холода, не говоря уже о том, чтобы накинуть что-нибудь сверху.

Наконец он шагнул обратно в комнату.

— На этом все, Джессика, благодарю вас.

— В отель я поеду с вами.

— До завтра.

— Я должна видеть, что вы оденетесь.

— Вы хотите, чтобы я сгорел на ваших глазах?

— Я хочу увидеть на вас пальто.