Серебряный остров

Наконец, словно отгоняя видение, старик оторвал взгляд от Байкала, протер глаза кулаком, опустился на одно колено и начал всматриваться в нагромождение камней под ногами. Особенно привлекла его одна островерхая каменная глыба. Он то склонялся над нею, то отстранялся, заглядывал со стороны; щурился, точно выискивал что-то на матовой поверхности инея.

Тут из-за соседнего мыса ударил первый солнечный луч — и все вокруг засверкало, заискрилось, зазвенело и запело. Ослепленная, я невольно прикрыла глаза рукой. Солнце уже выкатилось из-за мыса, разогнало последние клочья тумана, слизнуло иней с камней, а старик все продолжал свое странное занятие. Я не выдержала и подошла поближе.

— Что вы делаете? — спросила я несмело.

Старик посмотрел на меня, но не увидел ничего. Его глаза были устремлены в несуществующую даль за моей спиной. Прежде чем вернуться на землю, он пошарил по карманам, отыскал спички и раскурил трубку.

— Что делаю? Вот ищу правду.

— Правду!? — удивилась я. — Здесь, на этих голых камнях?

— Иной раз правду можно найти и под ногами; Очень часто мы проходим мимо правды, а то и топчем ее подошвами. Да камни и не голые вовсе…

Я внимательно поглядела вокруг, но ничего примечательного не обнаружила.

— Смотри, — сказал старик, показывая на серую островерхую глыбину. — Встань на колени, как я, и смотри. Долго смотри и ничего не спрашивай.

Я опустилась на колени, пригляделась и увидела…

Крутая скалистая гора была пустынна. Со всех сторон ее омывала вода, медленные волны плескались у подножия. Обращенный к солнцу склон горы был совершенно гол, а на другом склоне густо налип рыхлый ноздреватый снег, пронизанный голубыми отсветами. Где-то в глубине снежных кристаллов зарождалась искра, крепла, тяжелела — и вдруг вспыхивала и превращалась в гигантскую зеркальную каплю. Капля колебалась, как бы раздумывая, прыгать или не прыгать, но постепенно становилась все меньше, меньше — и вовсе исчезала. Тогда снег, избавленный от ее тяжести, начинал особенно празднично, особенно буйно сверкать и переливаться.

Я встала и волшебство исчезло. Под ногами лежали обыкновенные серые камни, между ними лениво шевелилась вода. Бок одного большого камня был покрыт тоненькой пленочкой на глазах испаряющегося инея.

— Однако, ничего не увидела? — насмешливо спросил старик.

Мне захотелось пофантазировать.

— Я увидела остров…

— Остров!? — встрепенулся старик, и трубка выпала из его дрогнувших рук.

— Да, пустой скалистый остров посреди моря. В него бьют волны, обдувает ветерок. А на острове тает снег. Даже не снег, а лед. Но вода не капает в море, ее уносит ветер…

Старик задумался. И теперь, приглядевшись, я обнаружила, что не такой уж он старый.

— Ты увидела много. Однако, все, что могла. У тебя зоркие глаза. Только главного не увидела. Э, не обижайся! Правду увидеть нелегко. Надо много пережить и о многом подумать. А ты еще не успела. Тебе сколько лет?

— Скоро восемнадцать.

— О, совсем большая девочка! А ты чья?

Я рассказала, к кому приезжала и зачем, и добавила, что сегодня еду обратно, пришла вот проститься с Байкалом.

— Значит, уезжаешь? — прищурившись, переспросил старик. — А глаза у тебя хорошие, настоящие глаза. Ладно, коли все равно уезжаешь, пойдем, покажу, что-то.

Он привел меня к себе домой. Как во всех избах поселка, здесь пахло рыбой, табаком и смолистым дымом от растапливающейся печи. Хозяйка гремела посудой. За юбку ее уцепился розовощекий сынишка. Мы прошли в полутемный пристрой с окошком на Байкал. У окна стоял массивный, топором рубленный стол, вместо стула — чурбак, рядом висел небольшой фанерный шкафчик, похожий на домашнюю аптечку. Не сразу разглядела я посреди помещения кирпичный очаг с едва тлеющими углями. Посреди очага возвышался небольшой тигель. Палка, торчащая у стены, оказалась рычагом, которым приводят в действие меха.

Я еще не разобралась, что к чему, как старик распахнул дверцы шкафчика — и я обмерла, пораженная и восхищенная. Может, я ошибалась тогда и ошибаюсь до сих пор, но это напоминало стенд одного из величайших музеев мира. На трех полочках в случайных причудливых сочетаниях замерли серебряные фигурки, каждая не больше спичечного коробка. Не знаю уж как лучше их назвать, может быть, рельефы. Я видела позднее традиционную бурятскую чеканку по серебру, это тоже здорово, но старик работал совсем в иной манере…

Два миниатюрных оленя скрестили рога в смертельном поединке. Как тонки рога! И как напряглись впалые бока оленей!.. Озорной медвежонок вцепился в ствол дерева и с любопытством смотрит вниз… Чуткие нерпы пригрелись на краю льдины, готовые каждую секунду соскользнуть в воду… Бурят-лучник натянул тетиву своего лука, прищурил нацеливающийся глаз. Сколько азарта в его позе, сколько силы в упругой тетиве!.. А рядом вихрастый мальчишка скачет на коне-прутике, стремительно вскинув над головой саблю-прутик…

— И все это сделали вы? — спросила я недоверчиво.

Он улыбнулся улыбкой доброй и беспомощной: