Серебряный век: невыдуманные истории

Надо пояснить, что за несколько месяцев перед этим, может быть, год тому назад, точно не помню, как-то вечером ко мне ворвался, как вихрь, всегда оживленный и веселый Датико Арсенишвили и сказал, явно желая меня заинтриговать: «Отгадай, кого я к тебе привел?»

Я взглянул на него с удивлением и только тогда заметил, что рядом с ним стоит молодой человек, как говорится, «приятной наружности», хорошо одетый. Держался он скромно, но с достоинством.

Я не мог его узнать, так как никогда не видел. Тогда выдержав соответствующую паузу, Датико торжественно произнес: «Сын Есенина Алик».

Мы познакомились.

Не помню теперь, как он попал в Тбилиси и как его «раздобыл» Датико.

Алик не был похож на отца, но все же чуть-чуть его напоминал. А может быть, это показалось мне, когда я узнал, что он сын Сергея Есенина.

Датико сказал мне, что Алик пишет стихи, и попросил его прочесть свои произведения. Когда он их читал, у меня было такое ощущение, как будто машина времени перенесла меня в Петербург 1913 года.

Назвать их совершенно беспомощными, как у его «непризнанного брата» Василия, я не мог, но что они были никчемными, я могу сказать уверенно.

В более вежливой и «обтекаемой» форме я сказал ему свое мнение, и конечно, повторил и то, что я говорил Василию, то есть то, что выступать ему со своими стихами в печати не следует, если даже их согласятся печатать. Так как читая стихи сына Есенина, все будут невольно вспоминать замечательные стихи отца и это еще более усугубит плохое впечатление о них.

Алик был у меня еще несколько раз до своего отъезда из Тбилиси.

Прошло некоторое время, и вот я знакомлюсь с Василием.

Возвращаюсь к тому моменту, когда я говорил о том, что всякий раз после его ухода я испытывал странное ощущение.

Сергея Есенина мы потеряли 29 декабря 1925 года. И вот почти через два десятилетия в моей тбилисской комнате появляются, как тени на экране, один за другим его сыновья. И оба неожиданно. И оба со стихами. Один – признан, но не похож на отца. Другой – не признан и похож не только на своего отца, но и на деда Есенина (по материнский линии) Титова.

Меня спросят: что здесь особенного? И я отвечу: внешне здесь нет ничего особенного, но что нам делать со своим внутренним миром, который имеет свои особенности.

Что делать с памятью, которая иногда бывает скупа, но иной раз так милостиво щедра и благосклонна, что не только воскрешает образы людей, которых мы любили, но возвращает нам из далекого прошлого все краски и оттенки, все звуки и шорохи и тысячи штрихов и мельчайших складок лиц, которые, казалось, было немыслимо запомнить даже в тот момент, когда мы их наблюдали. Все это происходило, но мы сами не подозревали, до какой степени глубины это остается в нас.

И вот эти встречи с двумя сыновьями Есенина всколыхнули в моей душе столько воспоминаний о нем, доставили мне столько радости, что они показались мне не только простыми встречами, а скорее упавшими с неба метеоритами.

Таинственная история Василия Есенина

Это было весной 1944 года в Тбилиси, где я тогда жил, на улице Энгельса в доме № 6 …Однажды утром ко мне прибегает запыхавшаяся курьерша Союза и говорит: «Товарищ Ивнев, Симон Чиковани очень просит вас скорее прийти. Приехал какой-то Есенин, хочет вас видеть».

– Какой Есенин? – изумился я.

Любопытству моему не было предела. По дороге я начал расспрашивать спутницу, какой это может быть Есенин… Но я ничего не мог добиться от нее, кроме того, что приезжий – молодой, приятный на вид, но сильно хромает на одну ногу, ходит, однако, без палки.

Наконец мы входим в огромный вестибюль старинного особняка, принадлежавшего когда-то тбилисскому миллионеру, со времен которого остались великолепная мебель и знаменитое чучело большого медведя, которому я однажды по близорукости поклонился, приняв его за писателя Шалву Дадиани…

Симон Чиковани был взволнован и несколько растерян. Не успел я прийти в себя, как вдруг на шею ко мне бросается молодой человек, слегка похожий на Есенина, и обнимает. Если бы при этой сцене присутствовал какой-нибудь бойкий корреспондент, он, вероятно, озаглавил бы свою заметку так: «Встреча сына Есенина со старым другом его отца».

Когда кончились поцелуи и объятия и Василий заговорил, я был изумлен тембром его голоса, удивительно напоминавшим есенинский. И тут же узнал подробности его приезда в Тбилиси. Он прибыл из одной среднеазиатской республики (какой точно, не помню), где окончил педагогический институт. Было ему 22 года. В первые часы встречи все разговоры были только о том, как бы получше его устроить в гостеприимной Грузии. А когда Василий начал наизусть читать с большим мастерством и тактом не только лирические стихи отца, но и его поэмы, не запнувшись ни разу, все поняли, что в Тбилиси приехал не просто сын поэта, но и прекрасный чтец его стихов.