Серебряный век в нашем доме

Уважаемая Софья Игнатьевна!

В ваших руках находится единственный проверенный и расположенный в правильном порядке экземпляр стихов моего мужа. Я надеюсь, что после моей смерти вам когда-нибудь придется ими распоряжаться. Я хотела бы, чтобы вы считали себя полной собственницей их, как если бы вы были моей дочерью или родственницей. Я хочу, чтобы за вами было бы закреплено это право.

Надежда Мандельштам.

9 августа 1954 года.

Нужно ли говорить, что должна была испытать в такую минуту романтически настроенная насквозь литературная девица?! Тут было все, что требуется для счастья! Дело, которому стоит посвятить жизнь. Служение русской литературе. Опасность.

Красивые слова затеснились в моей голове. Громче других звучал рокочущий баритон – он веско произносил: “С риском для жизни сберегла…”, “С риском для жизни…” – это было упоительно! И, боже правый, относилось ко мне…

Однако Надежда Яковлевна не дала мне понежиться. У нее был нюх на ненавистные ей сантименты; похоже, она обладала способностью чуять их на расстоянии – и разить наповал. Тогда она сделала самое ужасное из всего, что можно было сделать: она заговорила о деньгах!

– Имейте в виду, это когда-нибудь будет стоить очень дорого. Это не только стихи, это – деньги.

Господи, она все испортила! Я готова была ее возненавидеть. Рокочущий баритон горестно умолк. “Пиастррры!” – заорал стивенсоновский попугай…

Теперь, целую жизнь спустя, мне кажется, я лучше ее понимаю. Мои переживания мало ее заботили в тот момент. Разговор о деньгах, показавшийся оскорбительным юношескому максимализму, был продолжением войны, которую Надежда Мандельштам вела с государством. Даже в ту пору, когда надежда на публикацию стихов Осипа Мандельштама на родине – нет, не была призрачной, а еще не затеплилась, – его вдова заботилась о том, как обезопасить будущие гонорары от притязаний погубившего поэта государства-монстра. В “Третьей книге” четко выражена ее воля: “Надо оттеснить государство от этого наследства”[131]. Если издания Осипа Мандельштама принесут какие-нибудь деньги, законная наследница Надежда Яковлевна заклинает “пустить… их по ветру”, “отдать… людям или истратить на собственное удовольствие”, одним, словом, “спустить эти деньги попроще и почеловечнее в память человека, который так любил жизнь и которому не дали ее дожить”[132]. Ее вынудили прятать стихи – она прятала все, что могло иметь к ним отношение.

Так закапывают клады.

В среде российских интеллигентов принято было к деньгам, к материальному благополучию относиться с высокомерным пренебрежением. Разговоры о деньгах почитались всегда не вполне приличными. Надежда Мандельштам не брезговала касаться столь “низких” тем. Может быть, тому причиной бедность, которой была обречена всю свою жизнь “нищенка-подруга” великого поэта, а может быть, в противоестественном презрении к реальной стороне жизни ей виделся не аристократизм, не высота духа, а свойство советского (“совкового”, – сказали бы мы теперь) люмпенского сознания? Не без удовольствия вспоминает Надежда Мандельштам, как возвращала на землю небожителей: ей нравилось шокировать интеллигентов, задавая им “денежные” вопросы. “Сколько он на вас истратил?”[133] – спрашивала она изысканных дам об их поклонниках. “Кто заплатил извозчику?”[134] – осведомилась она, выслушав рассказ о том, как некий извозчик высказался о стихах Вячеслава Иванова.

То ли из-за шока, вызванного упоминанием о деньгах, то ли подавленная величием минуты, на ее следующую реплику я как-то не обратила внимания. Да и старшие, мне кажется, не придали ей особого значения. Между тем произнесла она нечто удивительное! Потирая руки и несколько плотоядно улыбаясь, Надежда Яковлевна сказала:

– Воображаю, какие они скорчат рожи, когда я введу в комиссию по литературному наследству девчонку!

Кто такие “они” – понятно: руководство Союза писателей, хозяева литературы, которым Надежда Яковлевна не позволит стать хозяевами стихов Осипа Мандельштама: она все предусмотрела, стихи – в безопасности, и судьба их продумана на много лет вперед.

Но, оказывается, она намеревается еще и самолично составить комиссию по литературному наследию поэта! Значит, она верит, что творчество Мандельштама вернется к читателю при ее жизни? И вернется скоро, пока я еще буду ходить в девчонках?! Позвольте, к чему тогда печальные и высокие слова о том, кто не доживет, а кто может дожить? И зачем торжественно вручать завещание в двух вариантах?!