Серебряный век в Париже. Потерянный рай Александра Алексеева

Тем временем зона боевых действий постепенно приближалась к Оренбургу. Атаман Дутов, как хозяин Оренбуржья, даёт разрешение на рождественские балы – «для поднятия настроения населения». В Неплюевском кадетском декоративное убранство бального зала поручается бывшим петербуржцам-кадетам. Александр, как всегда, и от Оренбурга хочет «получить то, что сам же и выдумывал». Что называется, засучив рукава, отыскивает в библиотеке французский альбом ХVIII века – в воображении видит зал, украшенный романтическими картушами и изображениями военных трофеев. Готовится к выступлению в самодеятельном концерте. На балу с чувством прочтёт тургеневское «Как хороши, как свежи были розы…». Остальные дни он лежал в лазарете с ангиной. Разгорячённый успехом кадет простудился, возвращаясь с бала. Больным, да ещё с зубной болью, семнадцатилетний юноша через несколько дней покинет Оренбург, родину родителей, чтобы никогда больше его не увидеть.

Под утро 1919 нового года (по старому стилю) в лазарет вошёл воспитатель и объявил: «Всем больным старше четырнадцати лет, которые в состоянии ходить, одеться». Дан приказ покинуть Оренбург. Через несколько дней в него войдут красные. Кадетский корпус ликвидирован, чтобы быть восстановленным спустя сто лет, уже в наши дни. Бывший кадет Евгений Яконовский в мемуарах свидетельствует об их уходе в январе 1916 года. Подобное было и в январе 1919-го: «Оренбург замер. Фонарь ещё освещает странно пустые улицы с закрытыми наглухо ставнями домов. Хрустит мёрзлый снег под солдатскими сапогами, и глухо стучат подмётки по деревянному Сакмарскому мосту. Маленькая колонна поворачивает влево, вдоль Урала, по старой Пугачёвской дороге. Спереди в лицо била степная российская пурга».

Как поступает наш герой перед походом? Он идёт в ставшую ему дорогой семью учителя отца – попрощаться и «доверить им самое ценное, что у меня было». Он имеет в виду свои рисунки. Что рисовал юный Алексеев в то время? И неужели он надеялся на возвращение? Ещё успел обнять тётю Анюту, побросать в вещевой мешок вещи и – вышел строиться. На марше их триста мальчишек-кадетов и обоз из шести саней с вещмешками. Они идут в Троицк, прифронтовой город на Транссибирской железной ветке, чтобы оттуда по железной дороге попасть в Иркутск доучиваться в местном кадетском корпусе. Поход в 500 вёрст. «Шагалось поначалу весело». Он пел – вместе со всеми, знал множество народных песен самых разных губерний. Не разучивал ли их в Первом кадетском, где был отличный хор?

Поход в 500 вёрст

Он поёт на морозе, забыв про горло. Когда они остановились в казачьей станице и он лежал без сна на продуваемом сквозь щели полу рядом с ягнятами и телятами, болезнь разыгралась. В тридцатиградусный мороз он продолжал этот страшный поход в одной шинели. «Мы шли по пустыне, где не было ни куста, слегка волнистой и белой, белой до самого горизонта». А они всё шли и шли до самой глубокой ночи. Почему-то пропали сани с его вещмешком – а там петербургская кадетская форма: «последнее вещественное свидетельство прошлой жизни». Но и тут он не испытывает огорчения: «Появилось ощущение лёгкости. Это было приятно». И ещё беспечно юное: «Будто вышел на прогулку с двумя книгами в кармане». Это он вспоминает Тэна и Уайльда. Боль в горле не утихала, лишь усиливалась. Скоро он не мог глотать твёрдую пищу, дёсны покрылись нарывами, к тому же он сосал снег, чтобы унять жажду. Врача с ними не было. И тем не менее он не считал: этот «исход» – несчастье. Более того, по его мнению, «это исследовательское путешествие и, значит, подарок судьбы». Как всегда, с любопытством наблюдает неизвестный ему мир, от которого, он уверен, прежде ограждало «изнеженное воспитание».