Серебряный змей в корнях сосны – 3

Он вскочил на ноги и пошел к Хизаши. Не хотелось использовать против него те же методы, какими они боролись с ёкаями, это было бы подло, и он просто шел напролом, не замечая боли. Отбросил пустые ножны, а Иму выставил перед собой острием вверх, точно разрезал покров, окутавший тело друга, пока не оказался с ним лицом к лицу. В глазах Мацумото плескался гнев. Но и отчаяние тоже. Кента ухватился за это чувство, оно не давало Хизаши окончательно потерять в себе человека. А потом снял четки, и те, словно читая его мысли, взмыли вверх, растянулись и, упав на плечи Мацумото, вмиг сжались вокруг шеи.

Кента ощутил себя не просто голым. Казалось, все его тело испарилось, и он съёжился, боясь совсем исчезнуть. Даже не думал, что родительская защита, которую они вложили в эти бусины, настолько срослась с ним, что без нее весь мир вокруг стал вдруг иным, враждебным. Кента все-таки сдался, и его отшвырнуло прочь. Он упал рядом со своим мечом, совершенно обессиленный. Повернул голову и увидел сначала только ноги Мацумото, края черных хакама, потом больше – Хизаши рухнул на колени, и в поле зрения попали обвисшие мертвыми крыльями рукава хаори и тонкие безвольные кисти.

Это… все?

Кента попытался встать и обнаружил, что тело не просто не устало, оно было полно небывалой прежде силой, она бурлила в нем, клокотала под кожей, щекотала так, что хотелось хохотать в голос. Разум тоже прояснился, и Кента спокойно огляделся по сторонам. Мацумото сгорбился на коленях, уронив голову на грудь, но Кента был уверен, что тот все видит и слышит. Хагивары не заметно, но он где-то тут, его жизненная сила пахнет дешевой бумагой и душными благовониями. Девчонка… жива. Кента улыбнулся, но не ощутил должного облегчения. Не это сейчас важно. С такой силой, как у него, он не должен тратить время на столь мелкие заботы. Он повернулся к пруду и недовольно прищурился. Черный туман покрыл весь водоем, однако дальше не распространялся.

– Что за бардак? – тихо спросил Кента, и туман задрожал. – А ну прочь. Прочь, я сказал.

Ему даже не пришлось повышать голос. Он просто почувствовал, как приказ рябью проходится по воде, и волны пошли вспять, ударились о сваи, на которых покоился храм, сотрясли его до самого конька крыши.

– Прочь, – повторил Кента. Он не мог не насладиться той силой, что сочилась из его слов. Без заклинаний, без ритуалов. Он не хотел, чтобы эта грязь оставалась тут и пачкала поникшие головки пионов или трогала белоснежный покров на траве. Грязь надо убирать. Он требовательно вытянул руку, и Има сама влетела ему в ладонь. Он направил меч на храм, и тот содрогнулся.

Когда Кента отвернулся, останки строения уже потонули в холодной воде. Мацумото смотрел на него снизу вверх – так непривычно. Его глаза и волосы снова были обычными, человеческими, ничто не напоминало о жуткой вспышке, кроме агатовых бусин поверх ворота кимоно. Что-то в Кенте дрогнуло и потянулось к ним, как ребенок тянется к матери в поисках утешения. Хизаши молча снял бусы с себя и передал Кенте. Их пальцы соприкоснулись, и оберег едва не выпал, когда Хизаши отшатнулся.

– Помогите ей! – раздался взволнованный голос позади, и Кента почти с радостью помчался на зов. Он пока не знал, что говорить, и Хагивара пришелся очень кстати. Он вытащил Каэдэ из воды, девушка была бледна, тряслась от страха и холода, но не похоже, чтобы ее жизни что-то угрожало.

Потом со стороны дома появилась Хагивара Таэко, слабая, едва живая, но упрямо ищущая своего драгоценного супруга. Все разом пришло в движение: просыпались слуги, удивлялись странному «обмороку», тянулись в сад, будто чувствовали, что разгадка там. Кенту завертело в этом водовороте ахов, вздохов, вопросов и оправданий. Но, пожалуй, они отвлекали от куда более страшных – собственных – мыслей. Не совершил ли он ошибку, сняв четки? Нечто мрачное поднялось из глубин его души, но… Оно ведь помогло. Оно остановило все, повинуясь его воле. Значит, он, Кента, сильнее этого чего-то. Он хозяин себе, своему телу и разуму. И все же пальцы нет-нет да касались гладких агатовых бусин, и чудилось, что они еще хранят чужое тепло.

Но увидев, как уходит Хизаши, отбросил все сомнения.

Никто не отбил семь ударов, но рогатый месяц был там, где и должен быть на исходе часа Тигра. Ночь пролетела как один миг, но и до рассвета еще оставалось много времени. Мороз прихватил свежевыпавший снег тонкой коркой, и, потревоженная, она хрустела так громко, что надо было уметь летать, чтобы остаться незамеченным. Мацумото Хизаши, по счастью, не умел, потому как ни старался уйти тихо, быстро сдался. Его одинокая грустная фигура ясно вырисовывалась на черно-белом фоне – не спрячешься.

– Хагивара не был проклят, – зачем-то сказал Кента ему в спину. Кого сейчас вообще волнует Хагивара?

Хизаши остановился, но обернулся не сразу, словно ему понадобилось время придать лицу привычное выражение скучающего превосходства.

– Рад за него.

– Он хотел снять проклятие, чтобы оно не передалось сыну или дочери. Он не думал, что будет обманут.