Серебро и свинец, иной вариант

Краснов оттолкнул лейтенанта. Тот пустил петуха и смолк, гневно глядя на оцепеневшего посреди нейтральной полосы Громова. Охрана напряглась, как один человек, сжимая автоматы.

Десантник отшатнулся. Его, точно куклу на веревочках, мотало то вперед, к своим, то обратно, к эвейнцам, и Краснов, уже поняв, что творится нечто непредусмотренное, шагнул к нему, поднимая руку.

И Толя Громов от ужаса совершил самый безумный поступок в своей жизни. Он сделал шаг назад. Потом еще один, оборачиваясь.

— Подожди, успеешь ошибиться! — закричал Сергей Викторович. — Ты почему к нам не идешь? Боишься? Тебя не за что наказывать.

Толя Громов вздрогнул и глянул боязливо через плечо на гэбиста, повернулся, ответил:

— Так нам Бубенчиков говорил, что советский солдат должен убить себя вместо того, чтобы сдаться в плен. Я жить хочу.

— Гражданин Бубенчиков сидит сейчас на гауптвахте и ждет трибунала. Он тебя обманул. И упрека не может быть никакого тому, кого без сознания взяли в плен.

— Я все равно боюсь, что генерал-майор говорил правду, — испуганно бормотал Толя Громов. Владетель Бхаалейн настороженно наблюдал, после спросил:

— Я вам не доверяю после того, что увидел в его воспоминаниях. Есть, чем подтвердить ваши слова?

Тут генерал-полковник Петров, доселе молчавший, решил оттеснить в дискуссии майора:

— Я двадцать лет служил в военной контрразведке и особых отделах армии, начав перед великой войной. И такими случаями часто занимался. У нас солдатам запрещено сдаваться в плен добровольно, они обязаны убивать врагов, пока могут. Лучше, чтобы погибли в безнадежном бою, чем попали в плен. Мы говорили солдатам, что при попадании в плен будут умирать долго и мучительно от рук врагов, и легче умереть убив себя. Особенно плохо относимся к тем, кто переходит во вражеское войско, тогда и родных наказываем.

— Откуда такая жестокость? — спросила целительница. — И какой у вас был враг?

— Наши враги объявили, что они избранный богом народ, у которого другие народы должны быть рабами. Когда на нас они напали, то грабили, убивали и угоняли в рабство наших мирных людей. Потому наши солдаты часто воевали в безнадежном бою до их полного истребления. Те, кто попадал в плен и не шел во вражеское войско, умирал долго и мучительно от голода, холода, тяжелой работы и издевательств. Враги тех наших солдат, кто переходил на сторону врага, заставляли убивать наших мирных людей там, где спрятавшиеся в лесах бойцы с ними воевали. Две трети из наших убитых на войне это мирные люди.

— Вы можете дать нам свои воспоминания посмотреть? И кто вы? — спросил с разрешения владетеля Паратакс.

— Я воевода большого ранга и друг нашего императора. Прибыл проверить, как младшие воеводы командуют. Того, который оскорбил Картроза и вооружал разбойников, сильно накажут, если вообще не казнят. Своими воспоминаниями не поделюсь, но дам вам на время людей, которые видели больше меня, — ответил Петров и приказал позвать из ГАЗ-66 нескольких пожилых людей.

Первый был очень худым ветераном, так и не оправившимся до конца после плена с 1941 года. Паратакс увидел пылающие деревни, груды трупов, изувеченных живых и мертвых бойцов, зверства гитлеровцев в концлагере, после освобождения допросы и проверки особистами, и наконец освобождение. Второй пожилой мужчина прошел всю войну на передовой и увидевшим руины городов, бомбежки колонн беженцев, виселицы и концлагеря на освобожденной территории. Эвейнцы переваривали увиденное, стиснув зубы. А дальше — больше.

Воспоминания людей, переживших оккупацию. Грабежи, убийства за мелкие провинности, облавы, издевательства в деревнях, подконтрольных немцам вспомнили совсем ветхие старичок и две старушки. Мужик предпенсионного возраста вспомнил, как сожгли его родную деревню на Витебщине со всеми жителями, как скитался подростком по пепелищам всех окружающих деревень, потом радость от освобождения.

Паратакс ужасался всему, потом заметил, что одна женщина, вся в диком ужасе, не дает свои воспоминания, сама боится в них заглядывать. Его, как и владетеля Бхаалейна, испугало увиденное, но последний посчитал трусостью отказаться от видений последней женщины. Лучше б остановились!

— Будьте прокляты, будьте прокляты на века, варвары!!! — кричал, обливаясь слезьми и корчась на земле, провидец, затопленный волной ужаса от женщины.

— Кто проклят? — спросил владетель. И получил от провидца чужие воспоминания. Голодающие, умирающие дети, из них выкачивали кровь, калечили, убивали разными способами, девочки лет семи-десяти собирали и выносили хоронить в ямах трупы грудных детей, умерших от голода… И било молотом в голове незнакомое слово «Саласпилс», название страшного места. Едва не свалившись с коня, сказал:

— Я понял, почему ваш солдат боялся плена. Только почему вы отказались от своих владетелей? Может, от этого ваши беды?

Старший воевода ши усмехнулся как учитель над глупым учеником и показал на стариков:

— Они жили и уже растили детей при прежней власти.