Серебро и свинец, иной вариант

— Да вот… принесли… — не своим голосом произнес Топоров и уронил стакан.

* * *

Майор Краснов готов был рвать на себе волосы в вечер перед проверкой. Удерживало его только два обстоятельства — во-первых, шевелюра его и без того угрожающе редела с каждым годом, а во-вторых, над столом Краснова нависал торжествующий Бубенчиков, и демонстрировать ему свое отчаяние гэбист не собирался ни при каких обстоятельствах. Да и надежда теплилась.

Злополучная банка с наливкой разделяла спорщиков точно барьер. Майора одолевало непреодолимое искушение посмотреть на замполита через банку и увидеть, как колышется его разбухшая розовая харя.

— Не вижу в случившемся трагедии, товарищ Бубенчиков, — упрямо повторил он.

— А это… это… непотребство?! — патетически воскликнул замполит, размахивая руками. — Советские офицеры, позоря свое высокое звание, берут с уходящих в самоволки солдат мзду алкоголем! Да это трибунал!

При слове «трибунал» обвиняемые разом съежились. Собственно, ни замполит, ни гэбист не обладали правом решать их судьбу, но все понимали — к чему придут сейчас спорщики, так и будет.

— Ну зачем сразу трибунал, Николай Марксленович? — успокаивающе проговорил Краснов. — Товарищи, очевидно, не прониклись важностью нашей миссии, глубиной момента… но их ли в этом вина?

Замполит пожевал губами. Обвинение было серьезное. Ясно, на что намекает Краснов — дескать, это товарищ Бубенчиков не донес до отдельных членов партии… а кто в этом чертовом контингенте не партийный? Только комсомольцы. Хочет, морда чекистская, реабилитироваться после того, как получил по рогам за саботаж вооружения бандитов.

— А нарушение устава? — парировал он. — Устава караульной службы, между прочим, Сергей Викторович? А самовольные отлучки рядового и младшего офицерского состава из расположения части?

— Явление, безусловно, недопустимое, — подхватил Краснов. — Совершенно недопустимое и безобразное. Но подпадает ли оно под трибунал? Ведь мы имеем дело не с какими-то… неустойчивыми элементами. Участники нашего опыта выбирались весьма тщательно. Мы не можем из-за одного проступка, пусть и позорного, брать под сомнение безупречное прошлое…

— Можем! Можем и должны! — брызнул слюной Бубенчиков.

— Ни в коем случае! — возмутился Краснов. Им двигало только одно желание — как можно сильнее нагадить замполиту. — А вам, Николай Марксленович, следовало бы проявить немного понимания. Наши солдаты и офицеры живут фактически без связи с родиной, в замкнутом пространстве, точно в подводной лодке, но постоянно в виду Земли. И если даже лучшие, рекомендованные партийными организациями и государственными органами ломаются в таких тяжелых психологически условиях, очевидно, нагрузка слишком велика. Я бы предложил ограничиться дисциплинарными мерами в отношении нарушителей… и пересмотреть линию руководства группировки в отношении увольнительных.

Замполит застыл, побагровев. На лбу его отчетливо завиднелся старый иззубренный шрам от удара кирпичом.

— Следует четко отделять местное население, в целом, несомненно, дружественное советскому народу и армии, но не понимающее преимуществ советского строя, — продолжал подхваченный нахлынувшим вдохновением Краснов, — от угнетающих его феодалов и чародеев, чье влияние на неокрепшие политически умы крестьян мы стремимся преодолеть. Самоизоляция, необходимая на начальных этапах процесса, теперь превратилась в оковы, не дающие нам сделать новый шаг в советско-эвейнских отношениях. Необходимо зримым примером повести прогрессивные слои эвейнского народа к светлому будущему социализма, и сделать это можно, лишь обеспечив постоянный и повсеместный контакт между лучшими из наших солдат и местными жителями, что особенно актуально после ваших неудач. Я предлагаю разрешить увольнительные для рядового состава и в дальнейшем более гибко подходить к подобным вопросам.

Бубенчиков осоловело помотал головой. В глазах его читалась явственно только одна мысль: «Вот же продувная бестия!».

— Вас, товарищи, — Краснов царственно обернулся к виновникам, — я не задерживаю. Думаю, ваши дела будут рассмотрены и на собрании партийного актива, и руководством контингента межпространственной помощи.

Офицеры, забыв о всяком достоинстве, ломанулись к выходу, радуясь, что отделались дешево — ничего страшнее выговоров с занесением им не грозило.

— А вы, товарищ Бубенчиков, останьтесь, — мстительно договорил гэбист. — Нам с вами еще следовало бы обсудить… проблемы политпросвещения в применении к текущему моменту.

Замполит покорно опустился на стул. Он понимал, что его переиграли по всем статьям.

А вот чего он не знал, так это того, что Краснову хотелось выть в голос, и сам замполит последний день был на белом коне. Результата от отпуска спецназовца еще не было. На самом деле выбора у него не было. Если не разрешить солдатам ходить в увольнительные в деревню, они станут, как и прежде, отправляться в самоволки. Завтра уже не было нужды по мелочам переигрывать Бубенчикова.

* * *