Премьеры этих четырех опер прошли в течение первой половины января 1924 года. По словам Григорьева, они были приняты благосклонно, однако Мийо утверждал обратное: «Публика, как всегда, доказала, что ей не хватает воображения, и отвергла неожиданное. Она чувствовала себя обманутой и так громко протестовала, крича: “Дайте нам балет!”, что “Воспитание” пришлось снять с программы»26
. Как бы то ни было, Дягилев решил отказаться от оперных сезонов. Разумеется, негативное отношение зрителей повлияло на его решение, но причина заключалась не только в этом – если он верил в постановку, то включал ее в репертуар, несмотря на мнение публики. Скорее всего, Дягилева разочаровал конечный результат, и он больше не верил в то, что из старых опер можно создать актуальную форму сценического искусства. Самым большим ударом это стало для Бенуа, вслед за оперой навсегда утратившего расположение Дягилева. Сергей затратил много сил на постановку своих опер. Их провал задел его за живое, и, скорее всего, он винил в неудаче Бенуа, хотя неясно, справедливо ли это было.Балетные постановки, напротив, пользовались большим успехом, в особенности «Les Biches». Музыка Пуленка была притягательна, мелодична и волнительна, а хореография Нижинской несла в себе все то, что привлекало публику в «Русских балетах»: деликатное нарушение табу на проявления сексуальности в танце, традиционные художественные приемы для выражения эротизма, стирание границ между полами и скрытая гомосексуальность, правда, проявившаяся в том, что женские персонажи отличались мужским поведением, а не наоборот27
. В своем открытом исследовании сексуальных отклонений (или того, что было принято считать таковым) этот балет пошел так далеко, как ни одна другая дягилевская постановка. Однако благодаря легкости музыки и очевидной невинности оформления, выполненного Мари Лорансен, этот балет казался куда менее провокационным, чем, например, «Послеполуденный отдых фавна». «Les Biches» стал идеальным носителем нового духа времени, царившего в двадцатых годах, с его полной грации жаждой наслаждений, культом молодости и роскошью неоклассицизма.Возможно, еще в большей степени это относилось к спектаклю «Голубой экспресс», единственной парижской балетной премьере того лета. Это была первая постановка Дягилева, оформление которой было реалистичным и узнаваемым, так как воссоздавало современную обстановку летнего отдыха парижского бомонда на Лазурном Берегу. Благодаря костюмам, созданным Коко Шанель, сюжету, посвященному различным видам пляжного спорта, и очень легкой музыке Дариюса Мийо (Дягилев называл этот спектакль танцевальной опереттой) эта постановка стала самым модным балетом за все время существования труппы. Занавес, выполненный Пикассо, пользовался таким успехом, что художник посвятил его Дягилеву, после чего тот в течение многих лет продолжал использовать его в качестве официального занавеса «Русских балетов». Но, несмотря на удачный занавес и невероятную известность, приобретенную Пикассо благодаря этому, художник впоследствии больше не принимал участия в постановках Дягилева.[308]
Весь сезон труппа вновь гастролировала, как в свои лучшие годы. Весной она впервые приехала в Нидерланды, где выступила в Роттердаме, Гааге и Амстердаме. Дягилев еще до войны пытался организовать турне по Нидерландам с помощью одной амстердамской конторы, занимавшейся организацией концертов и гастролей, но безрезультатно. Теперь его усилия увенчались успехом благодаря сотрудничеству с нидерландским Вагнеровским обществом, взявшим на себя всю подготовку. Затем артисты вновь выступили в Барселоне, а осенью отправились в первое со времен войны обширное турне по немецким городам, посетив, в числе прочих, Берлин, Ганновер, Гамбург и Мюнхен. График гастролей был плотным, доход – постоянным, и казалось, что труппу ожидает новый триумф в Европе. Однако финансовый успех вытеснил на задний план проблемы, связанные с выбранным художественным направлением. В прошедшем сезоне не было почти ничего русского. В музыке главенствовали французские композиторы, за оформление отвечали в основном французские и испанские художники, а солистом балета являлся британец. Единственным художественным аспектом, за который отвечали русские, была хореография. В «Русских балетах» оставалось все меньше русского, но при этом упорно поддерживался миф о том, что это был русский коллектив.