«Луначарский очень расшаркивался перед Дягилевым, и в конце разговора его жена резюмировала, что, если бы она была слепой и присутствовала при этом разговоре, то, не сомневаясь, сказала бы, что советский министр – это Дягилев, а представитель буржуазного искусства – Луначарский. Но была одна вещь, которой Луначарский и уложил Дягилева. Он заявил: “Вы знаете, мы с русским искусством недавно одержали огромный успех в Вене. Я привез туда выставку русских икон, и эта выставка произвела колоссальное впечатление”. “Когда я услышал, – рассказывает Дягилев, – это сообщение из уст советского министра и официального безбожника, то тут уж я прямо не знал, куда деваться”»41
.Вернувшись через некоторое время в Москву, наркомпрос подробно изложил в печати свои впечатления о встрече с Дягилевым. Недружелюбный подтекст этого рассказа очень чувствуется – ничего похожего на теплую атмосферу, которую описал Прокофьев в своем дневнике. Луначарский хвалил Дягилева за его вкус и энергию, при этом критиковал за элитарность. Казалось, он смотрел на Дягилева как на жертву своих фантазий и своей публики. Очерк заканчивался довольно угрожающе – Луначарский называл Дягилева Агасфером, лишенным корней космополитом, а подобный ярлык не сулил ничего хорошего в Советском Союзе и подчас мог служить синонимом политической неблагонадежности.