Сергей Дягилев. «Русские сезоны» навсегда

Но его слова, конечно, восприняли в первую очередь через призму политики. Война с японцами еще раз доказала, что Россия, несмотря на значительный рост в экономической, научной и художественной областях, оставалась пока еще очень отсталой страной, как в социальном плане, так и по характеру своих учреждений. Через несколько месяцев после того дня, когда Дягилев произнес эту речь, а именно 27 и 28 мая 1905 года, балтийский флот был наголову разбит японскими военно-морскими силами (в битве при Цусиме), что положило конец надеждам на победу в войне России. Меньше чем через месяц произошло новое убийство: 23 июня политик высокого ранга генерал-губернатор Москвы граф П. Шувалов погиб от рук террориста.[128] Всем было ясно, что грядет жаркое лето.

Дягилев тем временем продолжал войну с Дмитрием и с собой. В апреле они вместе поехали в Одессу повидать Сережиных родителей и, конечно, отдохнуть и позагорать. В конце апреля Сергей вернулся в Петербург, а Дмитрий отправился из Одессы в Ялту, где в то время находились Мережковский и Гиппиус. В Ялте супруги стали уговаривать Философова уехать с ними хотя бы на пару лет в Париж. Разрыв с Сергеем был бы тогда неизбежен. Из Ялты Философов вернулся не в Петербург, а к своей матери в Богдановское, где провел несколько недель. Впрочем, он не поделился с матерью своим планом и уехал в Петербург, так ничего и не сказав. В течение нескольких месяцев вечно сомневающийся Дима вел себя с друзьями и родственниками как ни в чем не бывало. Но 2 августа 1905 года он пишет матери следующее письмо:

«Ты давно знаешь, что я крайне неудовлетворен собой, что жизнь моя как-то так сложилась, что у меня слово не сходится с делом. И вот, наконец, я решил круто повернуть. […]

Мне трудно вводить тебя во все подробности, да это и не надо. Скажу только, что мои пути с Сережиными разошлись и что именно для того, чтобы благодаря житейской близости эта умственная противоположность не перешла во враждебность, мне нужно на некоторое время от него и от “Мира Искусства” удалиться»¹⁵.

Неизвестно, догадывался ли о чем-либо Дягилев, но Философов пока молчал.

Отъезд Димы с Мережковскими в Париж сам по себе не был чем-то из ряда вон выходящим. Неспокойная обстановка в стране вынуждала многих русских эмигрировать в Европу. Бенуа уехал с семьей во Францию еще в январе после Кровавого воскресенья. Однако всем было ясно, что Философов уезжает не от страха перед политическим террором, а просто расстается с Сергеем и в какой-то мере со всем кружком «Мира искусства». Товарищи Дягилева были настроены против Мережковского и Гиппиус, возлагая на них часть вины за то, что журнал прекратил свое существование.

Написав это письмо матери, Философов вскоре сообщил о принятом решении Дягилеву, но тот вначале отреагировал довольно спокойно. Сергей, конечно, хорошо знал, что «решения» вечно колеблющегося Дмитрия мало чего стоят. Как ни странно, о переходе Философова в лагерь Мережковского и Гиппиус более раздраженно высказался Бенуа, живший в то время в Бретани:

«…я не могу спокойно переварить факт нашего разрыва, сознание, что он уйдет от нас в дебри мистического фиглярства, коим желают себя тешить Мережковские»¹⁶.

Александру было грустно и одиноко в далекой Франции, и, стараясь как-то скрасить тоску, он слал пачками письма друзьям в Петербург. От Сергея долго ничего не было, что еще больше усиливало отчаяние Бенуа. Он жаловался на него в письмах Нувелю, который в последнее время особенно сблизился с Дягилевым:

«Ты и на сей раз ничего мне не пишешь о Сереже. Même pour un courtisan c’est trop de discretion.[129] Я требую, чтобы Ты мне сказал, что делает этот готтентот и почему это грубое животное (прошу это ему передать) мне ничего не отвечает. Я возмущен его цинизмом»¹⁷.

У Бенуа, жившего во Франции, взгляды на политическую ситуацию в России были куда более осторожными, чем у его друзей: