Сергей Дягилев

Сюда же по зову Дягилева из Парижа приедут Гончарова и Ларионов для работы над новыми постановками. А первым в Испании появился Стравинский, чтобы присутствовать на мадридских премьерах «Жар-птицы» и «Петрушки». «Я ждал тебя как брата», — ласково говорил ему Дягилев, желая «свободно излить душу после своего долгого одиночества». «Он рассказал мне, сколько ему пришлось пережить во время путешествия через океан на итальянском пароходе, гружённом боеприпасами, который постоянно менял свой курс, чтобы спастись от <…> неприятельских подводных лодок. На корабле даже сделали репетицию тревоги, и я храню до сих пор фотографию, подаренную мне Дягилевым, где он изображён в спасательном костюме», — писал в «Хронике моей жизни» Стравинский.

После «подавляющего Нью-Йорка» (определение Мясина) Мадрид казался райским местом на земле. Дягилев блаженствовал, забыв про все конфликты с Нижинским, оставшимся в США, а «Русские балеты» с небывалой лёгкостью покоряли сердца испанцев. Самым преданным их другом и поклонником оказался испанский король, который при первой встрече с Дягилевым то ли в шутку, то ли всерьёз спросил его: «А что вы-то делаете в труппе? Вы не дирижируете, не танцуете, не играете на фортепиано — тогда что же?» «Ваше величество, — отвечал ему Дягилев, — я — как вы, ничего не делаю, но я незаменим». Этот блестящий пассаж из воспоминаний Ансерме, свидетельствующий о том, что наш герой чувствовал себя действительно равным высочайшим особам Европы, ныне в разных переводах облетел весь мир. Общение с великими князьями, императорами, королями для Дягилева было делом привычным.

В том же 1916 году, 10 июня, Отто Кан в Нью-Йорке получил спешное уведомление из Мадрида: «Сезон вчера превосходно завершился. Их Величества посещали каждый спектакль. Я представлял Лопухову, Чернышёву, Больма и Мясина королю, который восторженно говорил с ними. Он желает, чтобы мы приехали следующей весной. Дважды принимал Стравинского, попросил его сочинить «испанский» балет. Его Величество желает, чтобы мы дали несколько гала-концертов в Сан-Себастьяне в августе. Дягилев». Русский импресарио предпочитал писать не письма, а телеграммы, в которых нередко было очень много слов. «Он этим способом так же широко пользовался, как корреспонденты крупных газет, дающие иностранный отчёт о событиях крупной важности», — заметил Ларионов.

В Испании балетная труппа получила возможность прекрасно отдохнуть. Но вместе с тем к концу лета она успела подготовить несколько премьер. Забытый фокинский балет «Садко» был заново поставлен в хореографии Больма и с оформлением Гончаровой. Два небольших балета поставил Мясин. Один из них — «Менины» на музыку «Паваны» Г. Форе — создавался под впечатлением от картин Веласкеса в музее Прадо; над костюмами работал Серт, находившийся здесь же, в Испании. Второй балет, «Кикимора», на одноимённую музыку Лядова, Мясин ставил вновь в тандеме с Ларионовым. Позднее этот короткий спектакль будет дополнен другими сценками и пойдёт под названием «Русские сказки». Король Альфонсо специально приезжал на премьерные спектакли в Сан-Себастьян и особенно восхищался «испанским» балетом «Менины».

Затем состоялись трёхдневные гастроли в Бильбао, и незаметно приближалось время отъезда в США, где труппу ждал Нижинский. Поскольку Дягилев решил оставить с собой в Европе несколько танцовщиков, перед ним стояла задача восполнить пробел и, кроме того, как-то усилить «Русские балеты». Ещё для первого североамериканского турне он хотел пригласить восходящую звезду Мариинского театра Ольгу Спесивцеву, но тогда она не дала согласия. В начале осени по поручению Дягилева переговоры с ней в Петрограде вёл Нувель, который благодаря своему незаурядному красноречию добился успеха, посулив ей в партнёры знаменитого Нижинского, мировую славу и конечно же «кругленький» гонорар. Спесивцева и ещё одна примадонна — Маргарита Фроман, танцевавшая в «Русских балетах» до войны, выехали из России, чтобы присоединиться к дягилевской труппе в Америке.

Вторые американские гастроли открылись 16 октября в Нью-Йорке на сцене Манхэтген-оперы торжественной церемонией, на которой не было не только Дягилева, но и Нижинского — накануне во время репетиции он получил травму ноги. Ровно через неделю здесь же состоялась премьера балета «Тиль Уленшпигель» на музыку Р. Штрауса, с костюмами и декорациями американского художника Роберта Джонса. В этом спектакле Нижинскому пришлось быть и балетмейстером, и режиссёром, и исполнителем главной роли.