Сергей Дягилев

Из трёх балетов, поставленных Нижинским, в этом американском турне исполнялся только «Послеполуденный отдых фавна». Рецензенты, конечно же, знали о скандале, разыгравшемся вокруг этого спектакля в 1912 году в Париже, и уделили особое внимание «неприличному» жесту в финале балета. «Фавн есть фавн, а не лидер собрания методистской церкви, и Нижинский заставил его соответственно вести себя», — писал один нью-йоркский фельетонист. Но его разумная мысль не могла помешать блюстителям нравственности выразить гневный протест, который привёл к тому, что финал балета пришлось изменить. Это произошло в самом начале гастролей, когда главную роль до приезда Нижинского исполнял Мясин. Теперь «кастрированный» Фавн раскладывал шарфик нимфы на холме и больше не прикасался к нему, а, присев поодаль, устремлял на него мечтательный взор. В таком виде балет был принят комиссией цензоров и руководством Метрополитен-оперы, после чего Дягилев с чарующей улыбкой провозгласил: «Америка спасена!»

«Шехеразада» тоже немало смущала Америку. Из балета пришлось изгнать всех чернокожих героев — их появление в гареме среди белых жён султана было признано недопустимым. Претензии к этому знаменитому спектаклю доходили до нелепости. Так, например, мэр Бостона потребовал прикрыть обнажённые ноги танцовщиц «от щиколотки и выше», но вместе с тем позволил им танцевать босиком. В разных городах и штатах выдвигались требования не только переделать костюмы, но и «ослабить накал страстей, снять отдельные мизансцены». При всём желании Дягилев не мог понять, что можно изменить в «Шехеразаде», и откровенно говорил представителям прессы: «Сердечные дела в гареме довольно трудно превратить в дамское чаепитие».

Далеко не всегда оценивались по достоинству и другие балеты. В «Жар-птице», «Петрушке» и «Полуночном солнце» американские зрители и критики увидели всего лишь русскую экзотику. И только один рецензент газеты «Нью-Йорк трибюн» написал о «Петрушке» как о балете, «где каждый может увидеть себя, свою судьбу, судьбу человека среди толпы». Но, как правило, этот спектакль оставался непонятым. К тому же американцы не скрывали своего разочарования в связи с отсутствием в «Русских балетах» суперзвёзд.

До приезда Нижинского вся рекламная кампания строилась вокруг самого Дягилева. В ней участвовал даже Бакст, давший для американской газеты явно заказное интервью: «Не имеет значения, кто именно из главных звёзд примет участие, если с труппой будет Дягилев, <…> он является центральной звездой, и всё в «Русском балете» вращается вокруг него. Он — его творец, его душа и его ум. В репертуаре нет такого балета, которого не вызвал бы к жизни Сергей Дягилев». В том же ряду стоит блестящее высказывание пресс-секретаря Метрополитен-оперы ещё в швейцарский период подготовки гастролей: русский импресарио «играючи использует умы своих друзей, как органист — регистры своего инструмента».

За четыре месяца Дягилев невероятно устал от Америки и мечтал поскорее оказаться в Европе. Поэтому он не проявил никакого интереса, когда Отто Кан повёл с ним разговор о втором турне по США. На это Кан и рассчитывал, ведь на самом деле ему был нужен Нижинский — как залог успеха гастролей — с «Русскими балетами», но без Дягилева, так как руководству Метрополитен-оперы уже надоело исполнять навязанную роль посредника между этими двумя поссорившимися «звёздами». Поначалу мысль отдать балетную труппу на время вторых американских гастролей под руководство Нижинского казалась Дягилеву неприемлемой, но вскоре он увидел в ней массу преимуществ. В этом случае, как писал Григорьев, «оставшись в Европе с Мясиным и ещё несколькими исполнителями, он мог планировать новый репертуар».

Какие бы приятные слова ни говорил Дягилев американским журналистам о их стране, он так и не смог полюбить Америку. «Это непостижимо… В ней нет своеобразия, нет местного колорита», — утверждал он позднее в разговоре с Мисей. С некоторым облегчением 29 апреля он закрывает гастроли в Нью-Йорке, а через неделю навсегда покидает США и отправляется на корабле «Данте Алигьери» в Испанию по приглашению короля Альфонсо XIII.

«Я никогда не забуду этого плавания, — вспоминал Ансерме, — поскольку приходилось постоянно находиться с Дягилевым, который испытывал невыразимый ужас перед морем. <…> Нужно было сидеть рядом с ним, Мясину с одного боку, мне — с другого, и ободрять его, показывая, что опасности нет. Короче, дело кончилось тем, что мы беспрепятственно достигли Кадиса. А высадившись, увидели — Дягилев упал на колени и стал целовать землю как истинно русский, каким он и был». «Слава Богу, вернулся в Европу», — телеграфировал Дягилев 19 мая в Россию своей мачехе. Из Кадиса «Русские балеты» отправляются в Мадрид, где 26 мая на сцене королевского театра «Реал» начнётся испанский Сезон.