Сергей Дягилев

Тем временем Нижинский был уже «условно освобождён» — благодаря ходатайству европейских и американских дипломатов, короля Испании и папы римского. Но с середины февраля он почему-то надолго застрял в нейтральной Швейцарии и стал выдвигать новые условия своего приезда в Америку. В частности, он требовал, чтобы официальное приглашение в США получил Стравинский, который был уязвлён тем, что не участвует в американских гастролях, хотя Дягилев это ему обещал. Ромола, жена Нижинского, вспоминала, как Стравинский негодовал, проклиная Дягилева: «Он думает, что он и есть «Русский балет». Наш успех ударил ему в голову. Кем бы он был без нас — без Бакста, Бенуа, тебя и меня? Вацлав, я рассчитываю на твою поддержку».

Нижинский «поддержал» Стравинского, отправив в Нью-Йорк телеграмму Отто Кану, который никак на неё не отреагировал. Зато Дягилев мгновенно уловил, откуда ветер дует, и 17 марта из Кливленда телеграфировал Стравинскому: «…Нижинский был готов ехать, но ты сделал всё, чтобы этого не произошло, и <…> навредил всему делу. Я испуган. Твоё будущее в Америке в опасности. Нижинский должен приехать немедленно <…> В ином случае Метропóлитен утеряет доверие ко всем нам». В тот же день в другой телеграмме Дягилев сообщал Кану, что «хорошенько намылил шею Стравинскому и с нетерпением ждёт новостей из Швейцарии от всей этой шайки».

Однако до 25 марта ситуация с Нижинским оставалась непрояснённой. Дягилеву было известно, что тот получил от Метрополитен-оперы нескудный аванс, на который можно год прожить в Швейцарии. «Я слишком хорошо его знаю и не поверю, что при таких условиях он станет себя утруждать и менять весну в Лозанне на весну в Нью-Йорке», — делился своими мыслями Дягилев с Каном. Тем не менее 4 апреля Нижинский с супругой и дочерью всё же прибыл в Нью-Йорк, опоздав на первое представление в Метрополитен-опере, где труппа выступала с 3 апреля.

«С самого приезда Нижинский вёл себя ужасно, с немыслимой жестокостью и упрямством, — писал Ансерме Стравинскому. — …Встреча [с Дягилевым и труппой] была просто трагедией». По наблюдению Мясина, «Нижинский очень изменился. Он полностью под влиянием своей жены». Вот в ней-то всё и дело. Ромола уже не первый раз обводила Дягилева вокруг пальца и готовила ему «сюрпризы». В Нью-Йорк она привезла решение лондонского суда о взыскании с Дягилева 500 тысяч франков золотом в пользу Нижинского. «Мы честно старались забыть, что Сергей Павлович должен Вацлаву полмиллиона франков, за которые придётся бороться, — лукавила Ромола. — Нижинский предпочёл бы вообще бросить это дело, но, думая о семье, понимал, что не может так поступить, и поручил его мне». Имея козырь в рукаве, она сразу же заявила Отто Кану, что Нижинский будет выступать в Америке, но только не с «Русским балетом», по крайней мере до тех пор, пока ему не выплатят долг.

«Вы меркантильны, мадам», — сказал ей потрясённый Дягилев. Он, разумеется, не признавал себя должником и очень сомневался в правомерности судебного решения в Англии, но не имел возможности его оспорить. Едва ли иск Нижинского, составленный его женой и лондонским адвокатом в 1914 году, был безупречен с юридической точки зрения. Оснований для его возбуждения было явно недостаточно, ведь письменного договора между Дягилевым и Нижинским вообще не существовало, их договор был полюбовным. Но Ромола с азартом боролась до победного конца и, наняв адвокатов в Нью-Йорке, срочно затеяла громкий процесс, привлекший пристальное внимание американской прессы.

«Нижинский здесь и поднимает много шума — отказывается появляться на сцене без бешеных денег, говорит в газетах ужасные вещи о «Русском балете», — писала Соколова родным 9 апреля. Через два дня благодаря вмешательству Кана (возможно, и его финансовой поддержке) враждующие стороны достигли компромисса и Дягилев официально подтвердил, что выплатит Нижинскому в счёт задолженности 13 тысяч долларов, а кроме того, ещё по тысяче за каждый из одиннадцати запланированных спектаклей с его участием. На 12 апреля был объявлен американский дебют Нижинского. Он выступил в лучших партиях своего репертуара — в балетах «Видение розы» и «Петрушка». «После двухлетнего перерыва сказалось отсутствие сценической практики, он танцевал хуже, чем раньше, хотя постепенно набирал силу», — отметил Григорьев.