Сергей Дягилев

Постановка нового балета на музыку Монтеклера была задумана Дягилевым в стиле «галантного века», с сюжетом, позаимствованным из пасторальной интермедии «Искренность пастушки», разыгрываемой участниками костюмированного бала во втором акте «Пиковой дамы» Чайковского. Идея такого балетного спектакля родилась ещё год назад, когда Дягилев вспоминал персонажи той интермедии — Прилепу, Миловзора и Златогора, танцующих пастухов и пастушек, Амура и Гименея, венчавших главных героев. (Тогда же в этой связи он невольно упомянул в письме к Спесивцевой «золотые горы».)

Балет получил барочное название «Искушение пастушки, или Любовь-победительница» и осенью 1923 года на основе классического танцевального лексикона был поставлен Брониславой Нижинской, которой, по словам Григорьева, пришлось «тщательно руководствоваться в деталях стиля замечаниями Дягилева». Декорации, костюмы и занавес для этого балета, заказанные испанцу Хуану Грису, содержали лишь едва уловимый намёк на то, что их автор — один из ведущих представителей кубизма.

Премьера «Искушения пастушки» состоится в самом начале следующего, 1924 года и войдёт в обширную программу Французского фестиваля в Монте-Карло, подготовкой которого Дягилев был сильно озабочен. Причём настолько, что, похоже, ему пришлось отменить либо изрядно сократить привычный отдых в Венеции. «Проклятые дела так задерживают — уже четвёртую неделю сижу в томительном Милане, составляю мою оперную труппу. Дела масса, и очень трудного. Мечтаю о нашей совместной работе, которую надо начинать, не откладывая», — писал он 3 сентября 1923 года прибывшему в Париж Бенуа. Ровно через две недели Ансерме сообщал Стравинскому, что «Дягилев ещё в Милане, прослушивает уже двухсотого тенора». Однако импресарио очень торопился в Париж, ведь там его ждал не только Бенуа, но и кузен Корибут-Кубитович, тоже приехавший из СССР и выбравший отныне добровольное изгнание из Отечества.

Когда-то и Павка был выпускником Пермской мужской гимназии, которую он окончил на четыре года раньше Дягилева, хотя и был старше его на целых семь лет. Теперь же седобородый Корибут-Кубитович имел вид благообразного старичка. Именно он, по словам Карсавиной, давал Дягилеву «возможность соприкоснуться с атмосферой дома, служил связующим звеном с его истоками». И потому кузена Павку в порыве родственных чувств он ласково называл Павушкой.

С его приездом Дягилева вновь охватили пермские, бикбардинские и петербургские воспоминания, доводившие порой до слёз. Для Дягилева его кузен стал подобием валериановых капель — беседы с ним действовали ублажающим образом. Этому в немалой степени способствовало Павкино лицо с невероятно подвижной мимикой. Как заметил Бенуа, «выражения ласки, веселья, ужаса, сострадания и т. п. чередовались на нём почти непрерывно, смотря по тому, что он рассказывал или чему он внимал. Мимику эту можно было назвать прямо-таки чудесной».

Корибут-Кубитович станет постоянным членом дягилевской свиты, будет выполнять всевозможные мелкие поручения, но никакой должности в «Русских балетах» он не получит. В «большие» дела вмешиваться ему не позволялось. «Ты старик на отдыхе. Сиди и не рыпайся», — напоминал ему Дягилев. Зато Павел Георгиевич с его всегдашней участливостью и мягким характером пользовался несомненной любовью у танцовщиков. Лифарь его называл даже «защитником труппы» и вспоминал, как Дягилев в шутку изображал обиженного, когда говорил своему кузену:

— О чём это ты всё шепчешься по углам с артистами, а мне ничего не говоришь? Что это за панибратство и разго-ворушки?

В конце сентября Дягилев отправил труппу на трёхнедельные гастроли, сначала в Женеву, Лозанну, Берн, а затем и в Антверпен. Сам он плотно занялся подготовительной работой к Французскому фестивалю в Монте-Карло, встречался в Париже с композиторами «Шестёрки» и художниками. Бенуа он сразу поручил не только декорации и костюмы, но и режиссуру двух опер Гуно — «Лекарь поневоле», «Филемон и Бавкида», а также постановку одноактной сатирической оперетты Шабрие «Неудачное воспитание» (в сценографии Гриса). Большое задание получил Бенуа, ему было где развернуться. Да и гонорар его возрос до 25 тысяч франков.

Из Антверпена дягилевская труппа отбыла прямиком в Монте-Карло, так сказать, домой — на «зимовку». А 25 ноября «Русские балеты» открыли здесь зимний Сезон. В репертуар вновь вошли «Нарцисс» Черепнина и «Лебединое озеро» Чайковского (сокращённая версия, в которой когда-то у Дягилева блистала Кшесинская, а теперь Трефилова). Декабрь для труппы выдался самым тяжёлым, о выходных днях все забыли. С утра и до ночи шли репетиции фестивальных спектаклей. Нижинская ставила два новых балета — «Докучные» Орика и «Лани» Пуленка. Кроме того, она работала с Бенуа и сочиняла танцевальные сцены для оперы «Лекарь поневоле». Дягилев разрывался, всё держал под контролем — постановочную работу, изготовление костюмов, аксессуаров и декораций, оперные, балетные и оркестровые репетиции. Тем временем в Монте-Карло со всей Европы съезжалась знатная публика.