Сергей Дягилев

Глава двадцать шестая ФРАНЦУЗСКИЙ УКЛОН «РУССКИХ БАЛЕТОВ» ПОПЫТКИ УСТАНОВИТЬ КОНТАКТ С СОВЕТСКОЙ РОССИЕЙ

Первого января 1924 года в приподнятой праздничной атмосфере состоялось открытие Французского фестиваля Сержа Дягилева в Оперй де Монте-Карло. Этот фестиваль длился целый месяц, весь январь. Его программа включала восемь премьерных спектаклей на музыку французских композиторов старой и новой школы. Для столицы Монако была ещё одна, девятая по счёту премьера — забытый «испанский» мясинский балет «Менины» (впервые показанный в Сан-Себастьяне летом 1916 года) на музыку «Паваны» Габриэля Форе, опять же французского композитора. Соответственно и «Дафнис» Равеля, и «Фавн» Дебюсси также на полных правах вошли в фестивальную программу.

Роль Дафниса исполнял Антон Долин, новый балетный премьер, который добился за короткое время значительных успехов в танце. И Дягилеву хотелось как можно скорее показать свою последнюю находку. «У него была привлекательная внешность, а движения изящны и отточены. Его недостатком оставалась склонность к манерности, что Дягилев видел и, как мог, старался исправить», — отметил Григорьев. Немного позже, в Париже, на «молодого красавца англичанина» обратил внимание К. Сомов, недавно ставший тоже эмигрантом. О Долине в балете Орика «Докучные» он писал в Петроград (уже переименованный в Ленинград) своему племяннику: «Он очень талантлив и разнообразен. В этом балете он целый номер танцует на пуантах в необычайно красивом костюме и похож на нашего эрмитажного Вандика Lord’a Warton’a[57]. У него большое будущее, [но] пока его красивое лицо (ему всего 21 год) ещё мало выразительно».

Балетное либретто «Докучных» по мотивам комедии Мольера написал Борис Кохно. Он стал для Дягилева не только «незаменимым» секретарём, но и наперсником, и таким образом заметно повысил своё «закулисное» положение в «Русских балетах». Ему уже не терпелось проявить своё влияние, а другим сотрудникам приходилось теперь волей-неволей считаться с его мнением. Как либреттист он позволял себе некорректно вмешиваться, вплоть до скандала, в работу даже хореографа.

«Достаточно опытная, чтобы самостоятельно поставить балет, Нижинская не считалась с Кохно, с которым, как думали, она будет сотрудничать, и часто игнорировала его советы, — сообщал Григорьев. — Побывав на репетициях, Дягилев неодобрительно отнёсся к увиденному; это привело к тому, что между ним и Нижинской начались долгие и горячие споры, которые каждый раз д лились до тех пор, пока репетицию не отменяли». На объективный взгляд Григорьева, «вмешательство Дягилева и Кохно отнюдь не всегда оказывалось разумным». Нижинская в итоге утратила интерес к этому балету и с полным равнодушием согласилась выполнить все указания. А позже она вспоминала: «Что бы ни происходило между нами, Дягилев всегда сохранял надо мной таинственную власть, я ощущала некую магическую силу, которая заставляла подчиняться ему».

В другом премьерном спектакле — «Лани» («Les Biches») Пуленка — Нижинская пользовалась большей свободой. Однако и здесь Дягилев дал ей задание: средствами танцевальной сюиты придать «Ланям» современную форму фокинских «Сильфид». И это её вдохновляло. Балетного сценария как такового не было, а некоторые идеи больше года назад высказывал Жан Кокто в письме Дягилеву. Название балета обыгрывало двойной смысл французского слова «biche» (изображение ланей зритель видел на занавесе), но опиралось полностью на его переносное значение — от устаревшей по смыслу «дамы полусвета» до современной «лапочки», «дорогуши», «милочки» и «милашки». Балетное действо совершалось на какой-то странной вечеринке, или же прямо в борделе, хотя в театральной программке об этом ничего не говорилось, и можно было только догадываться. Сомов, например, определил «Лани» как «сцену в бардачке». Персонажами этого бессюжетного балета были экстравагантная хозяйка, 16 эмансипированных девиц-лореток и трое рослых мужчин в костюмах гребцов.

Одну из девиц танцевала Вера Немчинова. Она вспомнила, как на первой репетиции в костюмах, когда на ней было длинное платье из синего бархата — сшитое по эскизу Мари Лорансен и чем-то напоминающее униформу швейцара, — Дягилев взял вдруг ножницы, подошёл и обрезал платье, полностью обнажив её ноги в белом трико. Тогда Немчинова зарыдала и пыталась протестовать, заявив, что она чувствует себя голой, но это ей никак не помогло. Костюм, превращённый в короткую куртку мальчика-пажа и дополненный белыми перчатками, подчеркнул её превосходные стальные ноги. Её удивительный танец (с невиданной ранее «прогулкой на пуантах») в этом смелом костюме сразу же стал сенсацией. Немчинова ничем до того не выделялась, но, как заметил Пуленк, «Дягилев угадал, что она создана для этой роли».