Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 1

Жалко мне ее стало. Начал я ее успокаивать и так и этак. Ничто не берет. Промаялся я так с ней добрых полчаса. Обещал ей, наконец, — знаешь, как у нас это делается, чтобы отвязаться, — «всяческое содействие». Не взяло и это — плачет:

— Ты его вовсе оправь!

Каково это было слышать лицу прокурорского надзора!... На счастье меня тут что-то точно осенило...

— Да ты, — говорю, — помолись отцу Серафиму — он лучше моего оправит твоего мужа.

Сказал и обрадовался. Смотрю: моя баба встала с полу, перекрестилась и спокойно, спокойно поклонилась мне в пояс:

— Спасибо тебе на добрых речах, господин! Батюшке нашему я помолюсь, да и ты нас, грешных, попомни!

С тем и вышла.

«Ловко, — подумал я, — отделался. Спасибо Серафиму!»

Взялся я за дела и за первое — за Саровское убийство. Рассматривая его, я вскоре восстановил в своей памяти всю картину производившегося о нем следствия.

С год назад в Саровских лесах работала наемная артель пильщиков на Саровских лесопилках. Один рабочий из этой артели был найден убитым. Обстановка преступления, вскрытие трупа, раны, нанесенные орудием, похожим на пилу, некоторые другие данные, которых я уж теперь не припомню — все это указывало на то, что убийство было совершено кем-нибудь из членов артели. По этому делу следователь собирался привлечь чуть ли не всю артель, но так как убийство совершено было по побуждениям, не обнаружившимся ни в полицейском дознании, ни в предварительном следствии, и так как члены артели были, казалось, сами к нему прикосновенны в той или другой степени, то истинный виновник убийства ускользал от бдительного ока правосудия... Ты, пожалуйста, не улыбайся: око наше со следователем было очень бдительно... Следователь таскал к себе на допрос артель чуть не каждый день. Измором изводил. Но как ни изводил, а дело, казалось, вот-вот должно было вылететь в трубу и быть направлено к прекращению.

Как вдруг к следователю явился один малый из этой несчастной артели и объявил себя убийцей. Рассказал всю обстановку преступления с такими подробностями, что для следователя не оставалось никакого сомнения, что убийцей был, действительно, он. Повинную свою убийца объяснил муками совести и страданием неповинных товарищей.

Итак, на основании, как у нас пишут, изложенного, крестьянин Тамбовской губернии Темниковского уезда, имярек, предавался назавтра суду Тамбовского окружного суда с участием присяжных заседателей по обвинению в грозной статье Уложения о наказаниях, карающей за предумышленное убийство солидной порцией каторги.

Восстановив в памяти все обстоятельства дела, я убедился, что каторжная песня моего завтрашнего пациента спета и что ему уже никакие Серафимы не помогут.

С сознанием исполненного долга и победы над возбужденными в моей душе сомнениями я лег спать и, уверяю тебя, никаких знаменательных снов, до которых ты такой охотник, не видел.

III.

На другой день во время заседания по Саровскому делу я заприметил среди публики мою вчерашнюю просительницу и удивился ее полному спокойствию — точно не она валялась вчера у меня в ногах с воем и причитаниями. А говоря по правде, спокойствию этому неоткуда было и взяться. Судебное следствие, хотя и непродолжительное, ввиду сознания подсудимого, дало такой материал, что моему молодцу никак нельзя было миновать каторги. Обвинительная моя речь ограничилась несколькими сакраментальными словами с требованием обвинения по всем выясненным уликам: перлы обвинительного красноречия, по моему мнению, должны были только бесплодно утрудить внимание присяжных.

Были в деле, правда, кое-какие намеки на то, что убийство могло произойти и в драке, но я их постарался обойти молчанием — слишком для меня были ясны улики тягчайшие. Защитник подсудимого по назначению от суда этим воспользовался и просил поставить и этот вопрос на разрешение суда совести.

Я не дал себе труда возражать — для меня все вопросы казались разрешенными в смысле каторжной работы для подсудимого, а может быть, кто знает, и вчерашний эпизод был еще жив в памяти, склоняя меня на милость... Впрочем, нет! Милости в моем сердце не было. Повторяю — я был уверен как в составе преступления, так и в наказании каторгой.

Не прошло, братец ты мой, и пяти минут с ухода присяжных в совещательную комнату, как они уже вернулись в залу заседания. Я папироски не успел выкурить.

— Виновен ли, — раздался в зале голос старшины присяжных, — крестьянин такой-то в том, что с заранее обдуманным намерением лишил жизни крестьянина такого-то?

— Нет, не виновен!

Я точно с неба свалился.

По второму вопросу, поставленному по просьбе защитника, присяжные дали ответ утвердительный и признали подсудимого заслуживающим снисхождения.

Арест при полиции и церковное покаяние — вот и вся ожиданная мною каторга. Я невольно вспомнил об отце Серафиме. Конечно, я не отнес этого события к сверхъестественному его вмешательству в бабьи слезы, но и простой случайностью мне в ту пору это не показалось.

Эпизод этот глубоко мне врезался в сердце; кусочек мантии о. Серафима я уже потом отрезал.

IV.